Сегодня уже мало кому покажется странным предположение, что грядущее десятилетие в России пройдет под знаком политики. Повестка «стабильности» полностью исчерпана. Замедление темпов роста ВВП и реальных доходов выбило из-под нее экономическую опору. Но прежде всего она умерла идеологически. Идея передачи полномочий для решения той или иной проблемы наверх («вертикаль власти») сегодня не может уже никого увлечь. Более того, сегодня такая идея выглядит практически синонимом коррупции. Все меньшую ценность в глазах общества имеет и задача сохранения статус-кво. По всей видимости, в ближайшие годы общество консолидируется вокруг идей новой децентрализации и реформирования тех сторон социальной жизни, которые не были реформированы в предыдущие десятилетия. Ухудшение экономической динамики, снижение поддержки «вертикали власти» и лично Владимира Путина приведет к расколам и конфликтам внутри элит. Путинская политическая система перестанет существовать.

Этот сценарий выглядит сегодня максимально вероятным и правдоподобным. Но что будет потом? Какая политическая система могла бы возникнуть на обломках путинской инклюзивной гегемонии нулевых? Ответы на эти вопросы менее очевидны, чем сам сценарий демонтажа «путинизма».

Три России

Перспективы формирования в России консолидированного демократического режима в предстоящем цикле будут ограничены прежде всего наличием «трех Россий» — трех частей страны, ориентированных на разные социально-экономические уклады, а потому и на весьма различные наборы политических запросов. Мы опираемся здесь, в частности, на тот анализ, который представила Наталья Зубаревич в статье «Четыре России» (см. «Ведомости» от 30.12.2011), однако будем все же говорить именно о трех Россиях, подразумевая под ними не столько социально-экономические срезы общества, сколько три типа политической культуры и три типа соответствующих социально-политических укладов.

Итак, «Россия-1» — это Россия большого города. В городах от полумиллиона жителей и выше, согласно переписи-2010, живет 44 млн жителей (возможно, эту цифру можно повысить до 50 млн, так как в городах-миллионниках проживает достаточно много незарегистрированных жителей). Здесь весьма велика доля сервиса в экономике, что и формирует соответствующий экономический и социальный уклад. Здесь правят не мифологии, а коммуникации, и интернет уже практически разрушил монополию традиционных СМИ. Влияние этой России значительно превосходит ее фактическую численность: здесь сосредоточены финансовые ресурсы, образованный класс, СМИ и проч.

Повестка «Болотной площади» будет играть все большую роль в формировании политических запросов большого города, в его политическом самоопределении. Те люди, что выходят сегодня на площади Москвы, задают образцы социального поведения, стандартов и ценностей, которые будут усваиваться другими большими городами. Совершенно справедливо, что большой город вовсе не целиком состоит из успешных яппи, здесь живет и гораздо менее продвинутый и экономически состоятельный класс. Но само наличие «модернизационного» отряда, его растущая социальная активность предопределит выбор этой России в пользу плюралистической, конкурентной политической системы.

Именно недемократические субнациональные режимы в значительной степени подорвали «демократию 90-х», предопределили ее деградацию и поражение.

«Россия-2» — это провинциальная Россия, Россия малого города и деревни. Здесь живет не менее 75 млн человек. Но на общенациональном уровне эта Россия гораздо менее влиятельна, и влиятельность ее будет снижаться (можно сказать, что сегодня влияние этой России в политической сфере сильно завышено). Вовсе не везде здесь царит экономическая депрессия — есть и зоны экономического роста. Но это преимущественно индустриальный рост или рост за счет агропромышленного комплекса. Это патерналистская Россия. Патернализм остается и будет еще какое-то время оставаться здесь фундаментом социального порядка (в том числе и по чисто экономическим причинам), в силу чего эта Россия не готова вполне поддержать большой город в его стремлении к конкурентной, плюралистической политической системе.

Наконец, третья Россия — это «традиционалистские анклавы». Строго ее можно оценить в 16–20 млн человек, однако близкие к традиционалистским показатели дают на выборах и некоторые ненациональные регионы (на выборах 4 декабря население регионов, в которых «Единая Россия» получила более 60% голосов, составило 25 млн человек). Эта Россия преимущественно дотационна, в экономическом отношении слаба. Но за счет того, что традиционные институты опираются здесь на национальную и религиозную идентичность, она гораздо более консолидирована в своих взаимоотношениях с остальной страной и федеральным центром. Рост федерализации лишь усилит ее консолидированность и стремление к автономии.

Демократия и федерализм

Российская политическая система настроена на патерналистскую и традиционалистскую Россию, жертвуя интересами «России-1» и вынуждая ее подстраиваться под «соседей по квартире». Это и оказывается в конечном итоге одним из главных препятствий для модернизации социального порядка, фактором политической архаизации российской государственности, причиной бегства из страны наиболее образованной молодежи и наиболее креативных представителей элит.

Эту ситуацию необходимо изменить, и московские митинги — требование таких изменений. Но очевидно также, что в течение обозримого времени разноукладность трех Россий будет сохраняться. И попытка навязать всем трем тот политический уклад, который близок большому городу, почти наверняка потерпит неудачу. Каков же выход?

Несомненно, что спрос на децентрализацию, который будет характерен для политических настроений наступившего цикла, будет подразумевать усиление региональной самостоятельности. И критически важной для долгосрочных перспектив политического развития окажется здесь проблема субнациональных режимов, т. е. тех политических режимов и тех правил игры, которые будут формироваться на региональном уровне.

Этой теме было уделено слишком мало внимания в предыдущем цикле «демократического натиска» — в 1990-е. Действительно, механизмы гражданского контроля, политического взаимодействия, реальные плоды демократии как игры с ненулевой суммой отрабатываются и ощущаются прежде всего на уровне «протянутой руки» — на региональном и местном уровне. Между тем именно на региональном уровне раньше, чем на федеральном, началось в 1990-е годы формирование политических режимов, опиравшихся на систему «власти — собственности». Причем очень бойко складывались такие режимы даже в самых демократических по своим предпочтениям регионах (лужковская Москва с ее 70–80% голосов на выборах мэра). В ситуации, когда идеи политической конкуренции, подконтрольности власти, равенства перед законом терпели сокрушительное поражение на местном уровне, их окончательное поражение на уровне федеральном становилось предопределенным. Именно недемократические субнациональные режимы в значительной степени подорвали «демократию 90-х», предопределили ее деградацию и поражение.

Стратегия «Россия-1»

Есть вероятность, что в новом цикле события будут разворачиваться противоположным образом. Прежде всего мы должны осознать, что в результате либерализации и децентрализации в разных Россиях начнут формироваться разные субнациональные политические режимы и эти России будут сосуществовать и развиваться с разными скоростями в течение довольно длительного времени. При этом очень важно, чтобы, во-первых, «Россия-1» получила адекватное представительство на федеральной политической сцене, но в то же время не стремилась непременно навязать свою политическую культуру другим Россиям. А во-вторых, чтобы эта «Россия-1» добилась утверждения новых правил игры на субнациональном уровне — в своих регионах, в ареале своего влияния.

Проект «Другая жизнь» должен быть перенесен на региональный уровень. Уровень развития гражданского общества в больших городах уже вполне достаточен для того, чтобы добиваться таких целей: добиваться общественного контроля над полицией, добиваться равных и честных правил на выборах, сменяемости местной власти и, следовательно, ее большей подконтрольности.

Само наличие таких оазисов — образцов продвинутой политической культуры на субнациональном уровне — станет надежным барьером для того, чтобы политические модели традиционалистского и патерналистского типа вновь утвердились на федеральном уровне. Оно придаст системе открытость и возможности для мирного разноскоростного развития. Ну разве не может, например, Москва, со своими 12–15 млн жителей и ВРП, в полтора раза превосходящим ВВП Австрии, добиться для себя этих целей? Добиться прямого избрания мэра, префектов, регулярного выражения доверия или недоверия начальникам полицейских управ? Вполне может. И тогда уже мы будем жить в существенно другой стране.

Фотография:
Участники митинга на Болотной площади, Москва, 2011 год / Валерий Шарифулин / ТАСС