Была первая Болотная, потом проспект Сахарова; масленичное шествие по Якиманке и вторая Болотная, морозная; потом в темноте и тесноте стояли мы у памятника Пушкину, и этот митинг получил название «конец снежности». С нежностью действительно было покончено, поскольку именно в тот день демонстранты наглядно разделились на «фонтан» и «нефонтан»; на профессиональных активистов и значительно более спокойную «критическую массу». Активист Удальцов залез в фонтан, пытался там поставить палатку и заявил, что «не уйдет»; критическая масса ушла, но пообещала вернуться. Потом — неудачный Новый Арбат, потом — события шестого мая, дальше — бульварная история, писатели и оккупаи. Наконец, второй (и пока что последний) марш на Сахарова от 12 июня. Все время, пока митинги шли и шли на митинги люди, одновременно шло обдумывание, кто именно эти люди. Разнонаправленное то было движение. Во время первой демонстрации толпа потрясенно смотрела в толпу; каждый вглядывался в каждого; это было новое узнавание после долгой невстречи. Сейчас социальный состав демонстрантов стал более или менее понятен. С вашего позволения, я не буду разбирать тонкости определения «креативный класс», оно (определение) представляется мне крайне неудачным. Это, как понятно, термин Ричарда Флориды из модной несколько лет назад его книжки «Креативный класс: люди, которые меняют будущее». Сообщество это, по Флориде, сложено из ученых, профессуры, работников, занятых в сфере образования, архитектуры, дизайна, индустрии моды и развлечений. Там еще ряд позиций, долго перечислять. Однако ясно, что в Москве такая общность никак не сложится — поскольку профессура и сотрудники индустрии развлечений вряд ли имеют общий крен жизни и вряд ли у них даже общие умонастроения. А вот настроения — общие, эмоция одна. Приходят на митинги и те, и другие. Мне больше нравится определение Джона Сибрука — «болтливый класс». Тут более понятно, о ком речь идет. Но Бог с ними, с модными определениями. На улицы выходят в среднем от восьмидесяти до ста тысяч человек. Кто они? Белковский дал демонстрантам название «РОГоносцы» (Российские Образованные Горожане), есть еще словцо «оппи» (оппозиционно настроенные яппи). А если поконкретнее?

Давайте посмотрим на тех демонстрантов, которые держали себя «особенно демонстративно». На тех, кого арестовали после майских событий на Болотной.

Невеселое дело — вглядываться в лица арестантов, но этот метод по крайней мере даст нам возможность не путаться, как в рейтузах, в общих словах и не повторять много раз писанное.

Сначала были задержаны трое. Восемнадцатилетняя студентка Александра Духанина (ее аттестовали как анархистку), тридцатишестилетний богатырь, подмосковный ресторатор, душитель ОМОНа Максим Лузянин и Андрей Барабанов, двадцатидвухлетний айтишник, на момент задержания — безработный выпускник вполне себе известного Московского математического колледжа, славного специальностью «Организация и технология защиты информации».

Как будто была сделана специальная статистическая иллюстрация: столичная барышня с идеями, студентка; средней руки предприниматель (скорее даже, представитель мелкой буржуазии; полресторана и несколько маленьких фирм — бизнес невеликий, но, по словам друзей Лузянина, «правильный»); и молодой компьютерщик, который в то же время еще и молодой безработный компьютерщик (что уже два понятных человеческих типа). Студент, бизнесмен, молодой айтишник. Так я, собственно, и думала. Это и есть герои, это и есть основа, состав тела демонстрации. Барабанов, Лузянин и Духанина, ко всему прочему, чрезвычайно хороши собой. Кинематографической буквально красотой. Представишь их троих вместе — и сразу яркий плакатный образ. За Лузяниным все признают русский и былинный тип красоты, Барабанов — совершенно байронический красавец, Александра — девушка европейского типа.

Время шло, появились подробности жизненного уклада первых задержанных; характеры стали точнее, острее; в это же время подтянули в узилище еще десятерых. Появилась возможность увидеть картину в деталях.

Невеселое дело — вглядываться в лица арестантов, но этот метод по крайней мере даст нам возможность не путаться, как в рейтузах, в общих словах и не повторять много раз писанное.

Тут заранее надо сказать, что вот эти тринадцать попавших представляют собою реальный статистически-социологический расклад, но несколько парадоксальным образом, потому что часть арестованных были притянуты к делу совсем не случайно, а часть — слишком случайно. По какому-то, как кажется, равнодушному, небрежному тыканью пальцем. Как в орел-решку разыграли, по жребию. Как всегда в таких случаях, этот неправедный полицейский жребий обнажает механизмы жизненного жребия, что, разумеется, никак не может утешить каждого арестованного «по случаю». За каждого нужно стоять протестному движению и выходить бы взволнованной толпе (т.е., собственно говоря, нам с вами) не на бульвары с литераторами, а к судам, где решаются вопросы об арестах. Но если брать в расчет только одну сторону вопроса, только попытку понять действительный состав «критической массы», то эти совпадения судопроизводственного и житейского жребия и дают абсолютную истинность картины.

Итак, сто шестьдесят следователей сидят, работают с делом о беспорядках на Болотной, и всякую-то ночь на рассвете «не спит целый этаж в одном из московских учреждений, и окна в нем, выходящие на залитую асфальтом большую площадь, светятся полным светом, прорезающим свет восходящего солнца. Да, весь этаж занят следствием, и лампы всю ночь горят в десяти кабинетах».

И вот под горящими лампами сложилось все таким образом, что в числе тринадцати арестованных по совпадению оказалось по одному человечку от каждой политической партии или не оформленной еще политической силы, какие только на митингах представлены. Задержали скинхеда и спартаковского болельщика Рихарда Соболева; бывшего нацбола, а нынче активиста «Левого фронта» Владимира Акименкова; лимоновца Александра Каменкова, члена исполкома московского отделения «Другой России» и охранника Эдуарда Лимонова. Его арест особенно забавен тем, что г-н Каменков по политическим убеждениям («Другая Россия» дистанцируется от нынешних массовых демонстраций, именуя их буржуазно-соглашательскими) в волнениях на Болотной не участвовал, а пребывал в это же время совершенно в другом месте, а именно на пикете на площади Революции.

Наконец, задержали Ярослава Белоусова, студента четвертого курса политологического факультета МГУ, близкого по своим политологическим интересам к национал-демократам. Юноша любит читать и слушать Константина Крылова, увлечен идеей создания государства национального, но с европейскими ценностями, интегрированного в мировое сообщество. Взгляды совершенно лепеновские. На митинги, судя по страничке «ВКонтакте», ходил с колонной «Русского гражданского союза».

Вот его взяли (по всему выходит) по случайной неслучайности. С одной стороны, как представителя некоего политдвижения, нужного для полноты палитры, — неслучайно, а вот то обстоятельство, что арестовали именно студента Белоусова, — тут жизненный жребий. Поскольку студент Белоусов, по всему выходит, не активист, а так, интересующийся.

Дальше пошли арестанты, никакой политикой профессионально не занимающиеся, случайно попавшие в известный день в самую гущу драки. Некоторые из ныне арестованных уже задерживались полицией непосредственно в день столкновения. Некоторые были избиты — к Барабанову, например, два раза вызывали скорую; фотография Луцевича с исполосованной дубинками спиной общедоступна в интернете. Сразу после шестого мая они, получивши какие-то там свои арестные сутки или штрафы, были выпущены; затем, через месяц, взяты снова, уже с серьезными обвинениями.

Для всех решительно «неполитических» арест стал неожиданностью, потрясением. Коммерческий директор двух туристических фирм Олег Архипенков утверждает, что вообще на Болотную не ходил.

Начальник отдела инновационных технологий солидной московской фирмы Федор Бахов признался на судебном заседании, что ударил омоновца в бедро, и говорил, что больше не будет участвовать ни в одном митинге, даже в разрешенном. Федора чрезвычайно жалко, он классический випстер, столичный средний класс, у него четырехлетний сын и неработающая жена, он сидел в обезьяннике с белым, опрокинутым лицом — какой беспощадной стороной обернулся для него весь этот наш хороший тон, вся эта мода на инсургентские настроения. Пришел выразить свое европейское «фи» со всеми, в единении, а на скамеечке оказался в уединении.

Степан Зимин, студент РГГУ, в будущем египтолог, востоковед, увлекается ролевыми историческими реконструкциями, он вообще не по политическому ведомству. Он эльф, он бегал по лесам с картонным мечом в руке. У него ипотечная квартира и брошенный кот-сирота. В квартире во время обыска нашли растворители и краски, которыми он раскрашивал свои картонные доспехи, и написали в протоколе, что обнаружены бутылки с зажигательной смесью.

Топ-менеджеры понаездились по заграницам. Посмотрели на чистое. И их теперь, как солдат, которые в 1945-м дошли до Берлина и слишком много Европы увидели, нужно либо всех пересажать, либо скопом сильно напугать.

Степан — типичный московский хипстер; про него, ровно как про Ярослава Белоусова и Александру Духанину, пишут и говорят, что они — «из хорошей семьи». Это понятная всем характеристика — «девочка из хорошей семьи», «мальчик из хорошей семьи». Александра, конечно, никакая не анархистка, она студентка с идеями, с нервной энергишкой, из числа «лиц, склонных к энтузиазму». Она неприкаянная. Все почти дети из Оккупай-лагеря — неприкаянные. Это такой человеческий тип, знакомый каждому по молодости («сырая палатка и писем не жди», КСП, Система, андеграунд, инди-рок и пр.). Потом я видела подобных юнцов в Киеве, в оранжевом лагере. Есть молодые люди, которые сразу принимают «взрослые» правила игры, а есть такие, что далеко не сразу. Есть периоды, когда отроческая брезгливость по поводу душного общепринятого становится важным общественным событием (68-й год); есть периоды, когда молодые люди такого типа принимаются чистой публикой исключительно в качестве бездельников, неудачников, самодеятельной богемы. Александра была зачислена в МГУшную школу переводчиков, родители снимали ей квартиру. Т.е. типичное «хорошее» столично-хипстерское начало взрослой жизни. К Новому году она увлеклась уличной политикой (точнее, после выборов, в декабре), стала появляться среди активистов то одного, то другого благого дела. В апреле забрала документы из МГУ и стала жить в лагере «ОккупайАбай».

Мне трудно оторваться от перечисления жизненных подробностей тринадцати арестованных — потому как эти перечисления дают возможность мельком заглянуть за изнанку общественного устройства. А характеры-то какие! А сколько прекрасных мелочей! Перед нами энциклопедия русской жизни.

Вот позвольте процитировать несколько строк из странички «ВКонтакте» Рихарда Соболева, простака и гопстера.

Мировоззрение: «Надо пи<...>ть всех выёбистых и ублюдков, и всё».

Предположим. А на следующий во «вконтактовой» анкете вопрос «Главное в жизни?» Рихард отвечает так: «Семья и дети».

Обворожительные ответы, и всё абсолютно логично, и всё укладывается в типическую систему ценностей.

А Владимир Акименков («Левый фронт», ранее — нацбол) славен тем, что на его счету два чрезвычайно показательных судебных прецедента. Упомяну об одном, самом пронзительном: в 2010 году он получил условный срок за участие в деятельности запрещенной Национал-большевистской партии. В доказательной базе фигурировали изъятые листовки. Была заказана экспертиза текста, и суд признал экстремистским лозунг «Убей в себе раба». Один из авторов экспертизы, Виталий Батов, доктор культурологии из Российского института культурологии, ведущий научный сотрудник сектора «Языки культур», сообщил высокому присутствию, что лозунг «Убей в себе раба!» «подталкивает людей к мысли о том, что у нас России рабство» и призывает их «на борьбу с рабством — то есть с государственным строем».

Максим Лузянин, которого называют новым лицом революции («вот реальное лицо протеста — не педерастичный жанжаковец, а русский мужик с богатырскими плечами, славянской красотой, в простой белой майке и с православным крестом на шее, спасший от побоев многих и многих»), «типичный представитель среднего класса со своим делом, женой и пятнадцатилетним сыном» (это слова его адвоката) — этот Максим Лузянин, «правильный» человек, который не любит спиртного и никогда не сквернословит, был судим за вымогательство.

Не подумайте, что упоминаю я этот факт для снижения образа; совсем по другому поводу. Директор двух турфирм Олег Архипенков, например, тоже имеет судимость — за хранение наркотиков. Здесь — типичные возможные грехи двух полярно разнесенных представителей нашего среднего класса. Если уж водится грех за «правильным» предпринимателем, коротающим свои досуги в качалке, то это, конечно, выбивание долгов, т.е. совершенная борьба за справедливость. А если грех водится за коммерческим директором, утверждающим, что на Болотную он вовсе и не ходил, то, разумеется, это гедонизм. В одном случае — любование своей силой, в другом — любовное отношение к своим слабостям. Я-то больше люблю слабости, разумеется. Потакая своим слабостям, нравственно здоровее будешь. Но Максим Лузянин со мной, разумеется, будет совершенно не согласен.

Что тут еще скажешь? На митинги ходят бизнесмены, топ-менеджеры, студенты, молодые безработные, болтливый класс.

Ходят те, кому реально стало хуже жить в последние десять лет.

Студенты испытывают гражданский голод. У них дефицит «смысла взросления» — страшная, между прочим, штука. Топ-менеджеры понаездились по заграницам. Посмотрели на чистое. И их теперь, как солдат, которые в 1945-м дошли до Берлина и слишком много Европы увидели, нужно либо всех пересажать, либо скопом сильно напугать.

Предпринимателей уже напугали. Но этот страх — из тех страхов, который гонит не в дом, а из дому — чтоб не пропасть поодиночке. Каждый шестой предприниматель в России побывал за последние пятнадцать лет под следствием. Уже несколько лет как заинтересованные люди начали отбирать не только крупный, но и средний и полусредний бизнес.

Так что дело протеста держится не только на общественной обиде, не только на естественном желании всякого гражданина жить в стране, где хоть одну дорогу когда-нибудь смогут построить, не разворовав все, что сыпется. Есть еще и непреложные сословные интересы.

Фотография: ТАСС / Руслан Шамуков