Роль организованной силы, или силовых ресурсов, в экономических отношениях в России 1990-х годов стала предметом исследования профессора Европейского университета в Петербурге Вадима Волкова, автора выдержавшей несколько изданий монографии «Силовое предпринимательство». В центре внимания Волкова — разнообразные неформальные силовые организации и частные охранные предприятия, укомплектованные персоналом самого разнообразного происхождения: от профессиональных уголовников до работников правоохранительных органов, которые активно занимались специфическим видом коммерческой деятельности — применяя силу и угрозы, давали гарантии, разрешали конфликты и т. п. Этот вид деятельности обозначен автором как силовое предпринимательство. ОУ публикует фрагменты глав «Организованная преступность и рыночные реформы» и «Силовое предпринимательство в России 1990-х».

Криминальная мобилизация

Согласно официальной статистике, рост преступности в России был особенно быстрым с 1989 по 1992 годы, когда количество преступлений почти всех категорий увеличивалось на 20–25 % в год. Хотя и с меньшими темпами, рост преступности продолжался до 1996 года, после чего правоохранительные органы зафиксировали незначительный спад. Среди других видов преступности вымогательство выделялось наибольшим абсолютным приростом. Как утверждает в своем исследовании Владимир Сафонов, «до 1988 года вымогательство не считалось распространенным типом преступления. В некоторых регионах (Алтай, Вологда, Курск и других) оно не встречалось вовсе. В 1989 году количество случаев вымогательства в большинстве российских регионов увеличилось в три раза». Если в 1986 году правоохранительными органами было зарегистрировано 1122 случая вымогательства, то в 1989 году этот показатель вырос до 4621. Затем, начиная с 1990 года, темпы роста вымогательства составляли 15–30 % ежегодно и достигли своего пика в 17 169 случаев в 1996 году, что в 15,3 раза выше, чем в 1986 году. Эти показатели хорошо отражают общую тенденцию, но не дают адекватного представления об истинных масштабах рассматриваемого явления, которое было гораздо шире того, что попало в официальную статистику. Согласно экспертным оценкам, только каждый четвертый потерпевший обращался в органы внутренних дел; милиция реагировала не более чем в 80 % случаев; обвинения предъявлялись лишь каждому шестому вымогателю; срок, к тому же довольно мягкий (не более трех лет), отбывал лишь каждый одиннадцатый.

Возрастное распределение

Ниже приведен график, отражающий возрастную структуру криминальной мобилизации конца 1980-х годов. Он представляет частоту годов рождения (или численность возрастных когорт) индивидов, попавших в оперативную базу данных Северо-Западного регионального управления по борьбе с организованной преступностью (РУБОП), одного из 12 подразделений, созданных в 1992 году для борьбы с организованной преступностью. К 1996 году, когда база данных попала в частные руки, в ней находилось почти 27 тыс. индивидов, большинство из которых были осуждены, обвинялись или подозревались в преступной деятельности как члены организованных преступных группировок. Кроме данных, собранных собственно РУБОПом, эта база также содержит данные, унаследованные им от предыдущих организаций аналогичного назначения.

Самым старым индивидом, внесенным в базу данных Северо-Западного РУБОПа, является некто Ефим Геллер (дата рождения 23 августа 1914 года), антикварный делец и мошенник, осужденный в 1993 году за присвоение государственной собственности путем вымогательства. Самый юный фигурант — Яков Толмачев (дата рождения 4 сентября 1982 года), школьник, пытавшийся вымогать деньги у своего отца-бизнесмена путем инсценирования собственного похищения. Между этими крайними точками график показывает стабильный рост (до определенного момента) доли более молодых индивидов. Пик графика (т. е. наиболее многочисленная возрастная когорта) приходится на 1969 год рождения (1518 человек), а также на когорты 1970 (1471 человек), 1971 (1441 человек) и 1968 (1398 человек) годов рождения. Количество индивидов, принадлежащих к когортам 1966–1972 годов рождения, превышает 1200 человек; вместе эти семь из шестидесяти восьми возрастных когорт составляют 36 % всех индивидов, попавших в базу данных РУБОПа. График также показывает резкое снижение численности индивидов, родившихся после 1972 года. Такой резкий спад, конечно, не может быть объяснен только тем, что преступные группировки достигли некоторой точки насыщения или что молодые люди перестали связывать свою жизнь с преступной деятельностью. Помимо этих причин (которые, как покажет дальнейшее исследование, не следует исключать), резкое снижение на графике может объясняться еще и тем, что в последний раз база данных обновлялась в 1996 году, и если бы она регулярно обновлялась и далее, то присутствие в ней более молодых когорт (т. е. после 1972 года рождения) могло бы быть более значительным. Следует также заметить, что эта база данных пополнялась именно в тот период, когда рост организованной преступности был наиболее значительным и достиг своего апогея. После 1996 года многие показатели преступности стабилизировались или даже снизились. Поэтому приведенный график все же дает вполне адекватное представление о возрастной структуре (т. е. о соотношениях, а не об абсолютных показателях) организованной преступности. Преобладание определенных возрастных когорт среди участников организованной преступности также подтверждается проделанными Сафоновым подсчетами возрастного распределения лиц, осужденных за вымогательство в трех российских городах (Пскове, Белгороде и Петербурге, включая Ленинградскую область) в 1991–1994 годах: группа лиц в возрасте от 18 до 24 лет (т. е. около 1970 года рождения) значительно превосходит другие, составляя 53 % от общего числа осужденных.

Рис. 1. Возрастное распределение внесенных в базу данных Северо-Западного РУБОПа
Рис. 1. Возрастное распределение внесенных в базу данных Северо-Западного РУБОПа

Что можно сказать о социальной траектории когорт 1966–1972 годов рождения? Какие события и процессы определили жизненный выбор этих людей? Можно легко предположить, что они окончили школу в 1984–1990 годах, в случае призыва в армию вернулись из нее в 1986–1992 годах и именно в эти годы оказались перед выбором дальнейшего жизненного пути или профессии. В этот период руководство страны предприняло ряд новых мер по реформированию экономики: в 1986 году был принят закон «Об индивидуальной трудовой деятельности», открывший первые возможности для легальной частнопредпринимательской деятельности; в 1988 году был принят закон «О кооперации», значительно расширивший негосударственный сектор; наконец, принятый в 1990 году закон «О предприятиях и предпринимательской деятельности» разрешил частную собственность и частное предпринимательство. Таким образом, можно сделать следующее предварительное утверждение, требующее дальнейшего объяснения: в период, ассоциирующийся с рыночными экономическими реформами, необычно высокая доля молодых людей пополнила организованную преступность.

Учитывая природу вымогательства (рэкета), естественно предположить, что в нем участвовали молодые люди, по тем или иным причинам имевшие сравнительное преимущество в использовании насилия. Такое преимущество могло быть получено либо в определенных социальных институтах, культивирующих физическую силу или навыки единоборств, либо в определенных жизненных обстоятельствах, создавших соответствующую предрасположенность. Кроме того, в обществе должны были сформироваться достаточно сильные стимулы, подвигнувшие людей к поиску новых способов применения этих навыков, включая новые экономические возможности. Наконец, для того чтобы организованное вымогательство приобрело значительные масштабы, нужны были механизмы, которые обеспечивали бы мобилизацию потенциальных рэкетиров для реализации новых экономических возможностей.

Спорт

Воспоминания участников и интервью позволяют воспроизвести некоторые особенности криминальной мобилизации. Движение рэкетиров начало набирать силу в 1988 году, когда группы молодых людей специфической внешности и поведения стали появляться на городских рынках и в других местах скопления уличной торговли. Короткие стрижки, спортивные костюмы, атлетическое телосложение и угрожающий вид делали их похожими друг на друга, как если бы они были членами одной спортивной команды. За физические данные их прозвали качками, а за их «рыночную» активность — рэкетирами или бандитами.

Многие лидеры ОПГ, не говоря о рядовых членах, вышли из спортивной среды. Например, лидер солнцевской ОПГ Сергей Михайлов, известный как Михась, — мастер спорта по вольной борьбе, а его бывший сподвижник Сергей Тимофеев (Сильвестр), лидер ореховской ОПГ, активно занимался карате. В 1989 году, когда в Москве и других городах начали происходить первые массовые конфликты между группировками и основным средством борьбы были кулаки, бейсбольные биты и металлические прутья (огнестрельное оружие все еще было редкостью), спортсмены быстро доказали свое превосходство. Вскоре стало ясно, что спортсмены, в особенности те, кто специализировались в различного рода единоборствах, представляли собой не только реальную силу, но и потенциальный политический ресурс. В 1993 году ведущий московский авторитет и тренер по классической борьбе Отари Квантришвили предпринял попытку использовать этот ресурс для создания политической организации с видами на участие в предстоящих думских выборах — партии «Спортсмены России». В первом съезде этой партии в декабре 1993 года приняли участие многие ведущие борцы, боксеры и штангисты. Планам Квантришвили, как известно, не суждено было сбыться: 4 апреля 1994 года он был застрелен снайпером. Среди жертв заказных убийств оказалось много других титулованных спортсменов, занявшихся коммерческой деятельностью или связанных с преступными группировками: Олег Каратаев, чемпион мира по боксу и вице-президент Всемирной ассоциации бокса; Юрий Ступеньков, председатель Российской профессиональной лиги кикбоксинга; Вячеслав Цой, основатель Международной академии восточных единоборств.

В отсутствие профессионального или коммерческого спорта в СССР существование и развитие этого важного социального института всецело зависело от государства. Виды спорта, связанные с силовыми единоборствами, были, как известно, приписаны либо к милиции, либо к Министерству обороны. Основные спортивные клубы (такие как «Динамо» и ЦСКА) и, соответственно, их региональные подразделения финансировались из бюджета силовых ведомств, а их члены (спортсмены, выступавшие за эти клубы) имели армейские или милицейские звания. Другие известные спортивные клубы, например «Спартак» и «Локомотив», находились на бюджете профсоюзов и Министерства транспорта. Кроме того, многие крупные советские предприятия — такие как «Уралмаш» или «Электросила» — содержали разветвленные сети спортивных клубов и секций. Развитие спорта было одним из постоянных приоритетов советской системы, а так называемый «большой спорт» обладал высоким социальным престижем, представляя собой один из каналов вертикальной социальной мобильности. Чемпионы являлись одновременно ролевыми моделями для молодежи и символами успеха. Но в условиях кризиса государственного социализма — как системы государственных финансов, так и советской системы ценностей — воспроизводство этого института было нарушено, и спортсмены начали искать способы адаптации к меняющимся условиям, полагаясь, естественно, на те физические и социальные ресурсы, которыми они располагали.

<…>

Низкая эффективность судебной системы и высокая цена доступа к ней

Одной из причин широкого распространения института силового партнерства стало игнорирование значительной частью предпринимателей государственной судебной и правоохранительной системы. Истоки такого отношения лежат в запутанности существующих законов и подзаконных актов, больших сроках рассмотрения дел в судах и слабости исполнительной системы. Приватизация проходила в контексте недостаточно специфицированных прав собственности, неполноты корпоративного законодательства и отсутствия механизмов контроля. Эту ситуацию часто называли правовым вакуумом. С 1992 года основная нагрузка по рассмотрению имущественных споров была возложена на арбитражные суды. Согласно принятым нормам они должны были рассматривать дела в течение двух месяцев со дня принятия к рассмотрению. На практике, однако, большая часть дел в 1993–1997 годах рассматривалась с превышением установленных сроков (в среднем три-четыре месяца, но тысячи дел тянулись более одного года).

Но даже вынесение судебных решений еще не означало окончательного торжества справедливости, поскольку их исполнение представляло собой еще большую трудность. Формально этим должны заниматься судебные исполнители или приставы, но распространенные приемы саботажа делали их практически бессильными. Судебные органы не обязаны заниматься розыском должника или его имущества, если его нет по номинальному адресу, и дополнительных ресурсов на это приставам не выделяется. Проблема поиска, таким образом, перекладывается на заинтересованную сторону, которая должна решать ее в частном порядке. Кроме того, предвидя судебные осложнения, компании-должники часто переводят свои активы на имя других компаний. Подобные действия могут предпринимать и частные лица, переписывая собственность на родственников, жен, любовниц и т. д. Это объясняет, например, неожиданно высокую долю женщин (более 35 %) среди номинальных владельцев наиболее дорогого и престижного автомобиля «Мерседес-600» в Петербурге. В случае если судебный исполнитель не обнаружит никакой собственности или ценностей у должника, единственный возможный выход — наложить на должника обязательство выплачивать половину зарплаты в пользу кредитора, что, разумеется, во многих случаях не является приемлемым решением проблемы. Согласно данным, опубликованным министром юстиции в апреле 1995 года, в то время удавалось исполнить в среднем лишь половину судебных решений. Он также отметил опасную тенденцию снижения количества подаваемых в суды заявлений, касавшихся разрешения имущественных споров, и объяснил это тем, что граждане предпочитают внесудебные способы. По другим источникам, показатель доли исполненных судебных решений за 1997 год еще ниже — около 32 %.

Низкая эффективность работы судебных органов и низкая результативность официальных способов исполнения решений были не единственными факторами, способствовавшими тому, что многие граждане или хозяйствующие субъекты игнорировали государственную судебную систему. К ним следует добавить чрезмерно высокие издержки легальной экономической деятельности, т. е. высокую цену доступа к государственной судебной системе, которая подталкивала к поиску альтернативных (теневых) судебных механизмов. Согласно различным источникам, на протяжении 1990-х годов доля теневой экономики колебалась в пределах от 20 до 45 % ВВП. Среди основных причин роста теневой экономики исследователи приводят высокий уровень налогов и запутанную систему их взимания, нестабильность бюрократических норм, коррупцию и непредсказуемость исполнительной власти, особенно на местах. При этом необходимо оговориться, что лишь относительно небольшая доля теневой экономики является содержательно криминальной, т. е. имеющей дело с запрещенными законом товарами и услугами. Содержание значительных сегментов «теневой», «серой» или «неформальной» экономики вполне законно. Именно уход (полный или частичный) от отношений с государственными органами регистрации и налогообложения или нарушение установленных этими органами правил впоследствии делает государственную судебную систему недоступной для многих экономических субъектов. Отсутствие Налогового кодекса и ситуация постоянно меняющихся правил и ставок, к тому же произвольно трактуемых налоговыми органами на местах, привели к тому, что в конце 1990-х годов фактическое налогообложение могло превышать 80 % прибыли, не считая неформальных поборов. «Мы готовы работать с рэкетом, потому что он берет 10 %. Государство берет 90 % в виде налогов и еще больше — в виде разного рода поборов и штрафов», — это высказывание предпринимателя из Омска, хотя и содержит некоторые искажения (бандиты берут до 30 %, а иногда и больше; от государства можно откупиться меньшими потерями), тем не менее хорошо отражает установку определенной части мелкого и среднего бизнеса.

К слабой правовой защите участников рынка, высоким и произвольным налогам нужно добавить «эффект начинающих», который характерен для раннего капитализма. У российской рыночной экономики не было совокупной кредитной истории, по которой можно было бы определять надежность компаний, бизнесменов, банков, партнеров. Крайне мало было информации о предыдущих сделках. Отсутствовали специализированные агентства, ассоциации, юридические фирмы, которые аккумулировали бы деловую информацию. Еще не сформировался репутационный капитал. Не было и опыта предпринимательской деятельности, за исключением участия в советской теневой экономике и опыта бывших советских граждан в эмиграции, поскольку с момента условного запуска рынков (либерализации цен и приватизации) прошло мало времени и новая экономика стартовала с нуля.

Фотография на обложке: Задержание преступной группировки, 90-е / Коммерсантъ