Экономика — теория всего?

Науки возникли в более-менее современном виде не в незапамятные времена, а после работ сэра Исаака Ньютона. Вот тогда мир стали представлять как набор из разных наук, потому что до этого во многом познание было единым. И века два или три считали, что у каждой науки есть свой кусочек мира, которым она занимается. Но скажите мне, когда чиновник берет взятку, вот это что — это экономика, психология, право или просто безобразие? Нравственность, например. В данном случае скорее безнравственность.

Мне кажется, вот это представление о кусочке мира у каждой науки — оно устарело. На самом деле каждая наука имеет свой взгляд на весь мир. Но что значит «свой»? Это значит, что когда мы, экономисты, начинаем говорить о политике, или праве, или культуре, то мы используем экономический метод мышления. Мы говорим: мы смотрим на это как на отношение выгоды и издержек, как на взаимодействие спроса и предложения, и если у нас лучше, чем у наших коллег из других социальных наук, получится объяснить, почему государство так живет, как государство богатеет, говоря пушкинскими словами, то, значит, мы правильно поступили, что мы пришли в эту сферу, хотя по прежним представлениям о том, где чьи поля, мы не должны были бы этим заниматься.

Социальный контракт, общественный договор — это, вообще говоря, предмет, рожденный философией, потому что был Гуго Гроций, замечательный голландский философ, который впервые ввел этот термин. Кстати, заметьте: обычно это происходило перед большими революциями. Потом были два прекрасных английских мыслителя — Джон Локк и Томас Гоббс, потом был Руссо. И все это были философы. А экономисты за эту тему взялись только во второй половине ХХ века, когда Бьюкенен и Таллок написали некий расчет согласия между Левиафаном и анархией.

Вот тогда мы, экономисты, сказали: слушайте, мы же понимаем, что такое социальный контракт. Там вот у вас не очень получалось после Великой французской революции, а мы теперь понимаем, потому что государство есть объект спроса и предложения, и это может быть выражено вот в таких терминах и проанализировано разными методами, в том числе количественными.

Реализм современной экономики

Вопрос о целесообразности — деликатный, потому что, во-первых, не всегда же люди ставят цели, когда осуществляют определенные действия. Мы должны понимать, что реальное поведение человека мало похоже на Homo economicus, на экономического человека, которого, заметим, замечательный родоначальник политической экономии Адам Смит придумал как одну из моделей. Адам Смит ведь был преподавателем, профессором кафедры нравственной философии, поэтому у него было две конструкции. У него был человек альтруистический, который хочет достижения всякого блага для других, и человек экономический, который хочет достижения блага только для себя. Вот этот Homo economicus оторвался и стал гулять отдельно от своего брата-близнеца, но на самом деле без этого сиамского близнеца, я бы сказал, он не может существовать. Поэтому вопрос об экономической целесообразности обычно понимается как вопрос о поведении вот этого самого мерзавца, который все хочет себе, при этом все идеально считает, буквально не затрачивая на это ни секунды времени, и отлично понимает происходящий вокруг процесс.

На самом деле, конечно, человек в принципе не таков. С точки зрения современной институциональной экономической теории, человек обладает тремя недостатками. Во-первых, он ограниченно рационален, то есть мы не в состоянии всё кругом посчитать и не очень точно понимаем происходящее. Во-вторых, человек ведет себя оппортунистически, то есть он далеко не всегда соблюдает правила. А в-третьих (вспоминаем, что Нобелевская премия 2017 года присуждена Ричарду Талеру — поведенческая экономика утверждается все сильнее), к сожалению, человек еще не обладает совершенством воли. Мы с вами каждый раз считаем, что новую жизнь можно начать с понедельника или с первого числа.

Но ведь первое число бывает в каждом месяце, в отличие, например, от 31-го. Поэтому такие вещи откладываются, происходит прокрастинация. Поэтому реальный человек — он вот такой: не очень совершенный, не очень симпатичный, не всегда ставящий цели, не всегда достигающий этих целей. И я бы сказал, что теперь, когда мы говорим о взглядах экономики на целесообразность, то это уже довольно такой человеческий, живой и реалистичный взгляд на человека.

Оппортунистическое поведение, то есть поведение, не соответствующее правилам, вообще говоря, может уравновешиваться развитием самих правил. Есть знаменитая модель Акерлофа, за которую, кстати, тоже была дана Нобелевская премия. Он описывал довольно понятную ситуацию. Вы пришли на рынок подержанных автомобилей выбирать машину, и есть два сорта машин, на жаргоне дилеров это сливы и лимоны. Сливы — это хорошие машины, а лимоны — плохие, при том что все они блестящие, все помытые, все выглядят хорошо. И если человек не в состоянии по внешнему виду получить какую-то информацию, то он, скорее всего, купит лимон — он купит плохую машину, потому что владельцы плохих машин могут снижать цену, а владельцы хороших не хотят снижать так же.

И только отъехав на 500 метров от рынка, когда эта машина встанет и, может быть, навсегда, вы поймете, что сделали неправильную покупку. Можно ли решить эту ситуацию, которая представляет собой предконтрактный оппортунизм, то есть оппортунизм перед сделкой, и связана с асимметрией информации, с тем, что потребитель не понимает истинного качества? Да, можно. Вы вводите, по мысли Акерлофа, другое правило: вы вводите правило гарантии от продавца, что если автомобиль встал, то он присылает эвакуатор, ремонтирует, возвращает ее вам, — тут же цены выровняются и начнут гораздо больше соответствовать качеству. Не всегда можно оппортунизм остановить развитием правил, но нередко такие правила можно придумать, и надо продолжать думать над остальными дырами в законодательстве.

Государство — не гарант экономической рациональности?

Давайте порассуждаем о том, как государству легче достигать своих задач в рамках того или иного социального контракта с населением. Вот возьмем, скажем, такую несомненную сферу ответственности государства, как борьба с преступностью, где государство как продавец легитимного насилия как раз вроде бы лидер, потому что государство по классическому определению — это организация со сравнительными преимуществами применения насилия. Это его конкурентное преимущество. Теперь давайте подумаем: государству ведь ловить истинного преступника дорого, и наказывать его лучше было бы не сроками заключения, когда его как-то надо содержать, а лучше всего было бы его либо оштрафовать, либо вообще расстрелять и конфисковать имущество. Не потому что государство плохое, а потому что у государства есть один из агентов, у которого есть свои интересы.

Поэтому, если мы считаем, что государство гарантирует защитную деятельность против преступников просто потому, что оно государство, то мы ошибаемся. Оказывается, что если нет правозащитного движения, нет той нормы, стандарта прав человека, который заставляет сыщиков искать истинного преступника, понимать, что мерзавцы-адвокаты будут даже истинного преступника отстаивать, если вы не собрали доказательства, и так далее, и так далее, государство будет перекашиваться. В себе оно гарантий не содержит.

Кроме того, в любом случае, при любой структуре общественного договора всегда хорошо, если существует консенсусная идеология — согласие на то, что вот это и есть правильное устройство мира. Если говорить о, скажем, либеральном контракте, то лучше всего про это в свое время писал Карл Маркс, который сказал, что как только дело касается собственности, точка зрения детского букваря становится обязательной для всех возрастов. Собственность должна быть священна, потому что, если люди с этим согласились, можно меньше тратиться на полицейских, заборы, поиск преступников, и прочее, и прочее. Таким же образом государства, которые забрали себе много полномочий, говорят: слушайте, это же власть, она же сакральная. Это же вам не сервис какой-нибудь, не прачечная, это же государство.

И в этом случае это не просто некоторый ошибочный взгляд на мир. Нет, это один из возможных взглядов, который понижает издержки деятельности этой самой системы, потому что если люди с этим согласны, то издержки управления, издержки поддержания власти ниже. Поэтому давайте мы каждый раз попробуем смотреть взглядом от экономики в том смысле, что есть люди, которые могут вести себя по-разному, неважно, сидят они в чиновничьем кресле, управляют бизнес-компанией, являются работниками, потребителями, гражданами, избирателями — у всех есть в данный момент свои интересы, свои представления о том, как их достигать, какие с этим связаны издержки и какой вариант действий предпочтительнее.