Среди фобий отечественной публики на одном из первых мест стоит уверенность в неминуемом территориальном распаде России в случае, если в стране когда-нибудь произойдут кардинальные политические перемены. Эти опасения, как правило, вызваны воспоминаниями о событиях начала 1990-х годов, когда смена политического режима в СССР сопровождалась болезненной территориальной дезинтеграцией союзного государства на фоне многочисленных этнических конфликтов. В сочетании с продолжавшейся до начала 2000-х стихийной и глубокой децентрализацией России этот опыт оказал настолько сильное шокирующее воздействие, что никакого иного будущего для нашей страны при смене режима интересующаяся политикой часть публики даже представить себе не может, а нынешняя вертикаль власти кажется чуть ли не единственным механизмом, препятствующим будто бы неотвратимому распаду.

На деле распад СССР (так же, как и происходивший параллельно с ним распад Югославии) был довольно специфическим и уникальным событием, вызванным сочетанием механизма национально-государственного устройства страны и безуспешных попыток его изменить, которые предпринимались на фоне глубокого экономического и политического кризиса. Стихийно возникшие коалиции республиканских элит и национальных движений в союзных республиках были заинтересованы в выходе из состава СССР, а слабевший на глазах союзный центр не был способен предложить им иных решений. Но уже на уровне России такого рода развития событий не наблюдалось — за исключением Чечни, где в силу ряда причин в 1991 году власть оказалась захвачена представителями национального движения.

В остальной части России за пределами Чечни угрозы территориальной дезинтеграции страны даже в 1990-е годы были сильно преувеличены. Отчасти они возникали как реакция на упадок административного потенциала федерального центра в условиях глубокого и длительного экономического спада, а отчасти стали результатом шантажной политики влиятельных лидеров российских республик, которые успешно добивались от федерального центра перераспределения власти и ресурсов в свою пользу в обмен на способность приносить Кремлю голоса на выборах. Однако в начале 2000-х годов окрепший Центр смог восстановить контроль над регионами, и вопрос о рисках территориального распада был снят с повестки дня. Но страх россиян перед повторением опыта 1990-х оказался силен, и не стоит видеть в нем только происки кремлевской пропаганды.

И даже если и когда в масштабах страны в целом произойдет демократизация, то от федерального центра потребуются значительные усилия, чтобы не просто демонтировать вертикаль власти, но и принудить субъекты федерации к иным правилам игры, которые позволят ограничить политический монополизм, не обрекая регионы на управленческий хаос.

Грозит ли России территориальный распад в случае смены политического режима — зависит от многих факторов, прежде всего от того, произойдет ли этот процесс в ближайшие 5–7 лет, или, как предполагает Дмитрий Травин, путинская система просуществует в неизменном виде до 2042 года. Но в любом случае нынешней вертикали власти предстоят перемены, и не факт, что они будут менее болезненными, чем те, что российские регионы пережили в 1990-е. Наиболее проблемным с этой точки зрения выглядит будущее Чечни, чей нынешний неформальный статус в России носит исключительный характер, но эта республика заслуживает отдельного предметного разговора. А с какими вызовами может столкнуться целостность остальной России?

Ключевую роль в нынешнем политическом устройстве нашей страны играют складывавшиеся еще с 1990-х годов региональные политические режимы, построенные на основе политико-экономических монополий, замкнутые на фигуры глав регионов и связанных с ними представителей бизнеса. Кемеровская область, которую свыше 20 лет возглавляет Аман Тулеев, — пример хотя и выдающийся, но вовсе не противоречащий общим тенденциям. Эти региональные монополистические режимы служат важнейшей опорой режима общероссийского, и их задача, с одной стороны, — приносить федеральному центру голоса на выборах, а с другой — обеспечивать перераспределение рентных потоков в нужных направлениях. Восстановление выборов глав регионов после семи лет назначений (2005–2012) ситуацию качественно не изменило: политическая лояльность для региональных лидеров важнее эффективности управления вверенными им территориями. И хотя время от времени главы регионов меняются, иногда в результате уголовных дел (как в Коми, на Сахалине или в Кировской области), суть региональных режимов от этого не меняется.

Какой бы ни была смена власти в России, она, вероятнее всего, будет сопровождаться перестройкой вертикали власти и ослаблением централизованного контроля, в то время как региональные режимы будут лишь усиливаться: они запросто могут пережить еще не одну волну изменений в Центре. Причем такое положение дел вовсе не является спецификой России: так, Эдвард Гибсон в исследовании субнационального авторитаризма в Аргентине описывал провинцию, которой с 1949 года до начала 2000-х правил как своей вотчиной один и тот же губернатор, а затем — его молодая жена. За это время на уровне Аргентины в целом политический режим менялся шесть раз. В конце концов губернатор и его супруга попали за решетку, но механизмы управления регионов остались неизменными.

Укорененные региональные монополии в отдельных случаях вполне будут в состоянии прибегнуть к шантажу Центра в духе 1990-х годов, в то время как у новых федеральных властей может оказаться не так много политических инструментов для того, чтобы этим требованиям противостоять. И даже если и когда в масштабах страны в целом произойдет демократизация, то от федерального центра потребуются значительные усилия, чтобы не просто демонтировать вертикаль власти, но и принудить субъекты федерации к иным правилам игры, которые позволят ограничить политический монополизм, не обрекая регионы на управленческий хаос. Эти меры должны включать в себя не только конкурентные выборы, но и усиление позиций региональных легислатур и расширение власти муниципалитетов, судьба которых ныне отдана на откуп главам регионов.

Понятно, что спектр возможных вариантов тут достаточно широк, и делать прогнозы как в целом, так и по конкретным случаям — задача заведомо нерешаемая. Но в целом риски территориального распада, подобного тому, что пережил СССР в 1991 году, для большинства регионов России объективно невелики (по крайней мере пока), хотя со временем могут усилиться. А вот риски, что укоренившиеся политико-экономические монополии в регионах станут препятствием политической демократизации и экономического развития страны, довольно высоки уже сегодня и со временем будут все более и более возрастать.

Фотография на обложке: Праздничная первомайская манифестация в Риге. Латвийская ССР, 1 мая 1990 г. / Марис Берсонс, Борис Колесников, ТАСС