Против абсолютизма
Елена Лукьянова — о смысле конституции
Эксперты: Елена Лукьянова
Елена Лукьянова — о смысле конституции
Эксперты: Елена Лукьянова
Елена Лукьянова — о смысле конституции
Конституция появляется там, тогда и постольку, где, когда и поскольку ограничивается абсолютная власть. Поэтому, будь то переход от монархии к ограниченной монархии, будь то переход от монархии к республике — именно в этот момент нужно что-то, обладающее высокой юридической силой, что не позволит вернуть абсолютную власть. То есть собственно конституция — это документ против абсолютизма.
Конечно, за 400 прошедших лет, с тех пор как мир знает документ под названием «конституция», который появился впервые в шестисотом году в государстве Сан-Марино, преобразовавшись из устава города, функция конституции изменилась, в целом потому, что мир пришел к более демократическому правлению. И если сначала все конституции были направлены на то, чтобы не допустить реставрацию абсолютизма, то со временем, за 400 лет, они скорее стали документами ментального характера, которые все больше и больше закрепляют те ценности, которыми овладело человечество.
Все говорят, что в России короткая конституционная история и поэтому в России столько проблем с реализацией конституции. Я не могу с этим согласиться. Потому что и в России конституция возникла ровно так же, как и во всем мире, там и тогда, где ограничивалась абсолютная власть с переходом от монархии к республике.
В начале XX века только в двух европейских странах не было конституции — в Турции и в России. Но от этого ни Турция, ни Россия не становятся ни менее демократическими, ни менее конституционными странами. В каждой стране наступает свой срок, когда появляется конституция. Да, история нашей конституции не такая длинная. Буржуазная республика так и не смогла принять свою конституцию. Когда она до этого дозрела и когда собралось Учредительное собрание, пришли вооруженные люди и сказали: «Расходитесь, ваше время закончилось».
Первая писанная российская конституция — это была уже Конституция РСФСР 1918 года, потом ее плавным правопреемником стала Конституция СССР 1924 года. Эти конституции были диктаторские, в них так и было записано, что есть функция диктатуры — функция подавления меньшинства большинством была прямо записана в конституции. И, соответственно, от участия в управлении государством были отстранены определенные группы населения, имелся в виду царский двор, офицеры армии, священнослужители, а также все, кто использует наемный труд. До 1936 года это были конституции с функцией, повторяю, откровенной диктатуры. И только с 1936 года, (наверное, поэтому и понадобилась Сталину такая конституция) функция диктатуры государства была юридически отменена.
Это не значит, что она была отменена де-факто. Отменены были ограничения на избирательное право, у нас появилось всеобщее избирательное право, и мы здесь были впереди планеты всей. У нас оставалось ограничение на пассивное избирательное право, потому что быть избранными могли только представители от трудовых коллективов. Но что касается активного избирательного права, то все ограничения, за исключением возраста, были отменены. На первый план выставлены были социально-экономические права — право на труд, право на отдых, право на материальное обеспечение в старости. Хотя право на труд появилось только в Конституции 36-го года, вместе с отменой биржи труда и с отменой безработицы.
Но вот то, что мы полагаем под свободой человека, личности — этих прав, в принципе, не было. Даже теория этих прав и свобод не преподавалась в юридических вузах, очень мало было на этот счет книг, и специалистов по правовому положению личности в стране было очень немного. Поэтому репрессии вполне мило сочетались с этими конституционными положениями.
Что касается личных прав и свобод, их фактически в конституционном регулировании нашей страны до конца 70-х годов XX века не было, а вот в полном объеме такая глава, соответствующая всем тем стандартам, которые сегодня существуют в мире, который мы называем развитым или цивилизованным, появилась только в 1993 году.
Есть такая статья Конституции, номер 18, — я считаю, что это главная статья Конституции. Если бы все дети выучили эту статью наизусть, как «наша Таня громко плачет», а потом бы в процессе своей жизнедеятельности это свое заученное прилагали бы к тому, что они делают, — у нас не было бы чиновников, которые думали бы только о своем кармане или о своем интересе. Потому что там сказано, что целью, задачей и высшим смыслом деятельности государства является человек, его права и свободы.
За прошедшие четверть века с момента принятия Конституции конституционная действительность довольно далеко отошла от самого конституционного текста. Отчасти это связано с самим текстом Конституции, потому что он состоит как бы из двух не вполне сопоставимых частей: первой и второй глав, которые полностью соответствуют Европейской конвенции о защите прав и свобод; и с третьей по восьмую главы, где модель разграничения полномочий между ветвями власти не вполне обеспечивает реализацию первых двух глав. То есть некое противоречие, изначально заложенное в конституционный текст, и обусловлено это самим моментом принятия Конституции, тем, как она принималась, — в условиях расстрела парламента, в условиях специфики написания Конституции осенью 1993 года, спешки с ее принятием.
Это одна часть вопроса. Можно было бы и даже в условиях такого внутреннего противоречия конституции вполне хорошо жить и работать, потому что дальше начинается человеческая воля. И вот за последние 15 лет мы действительно наблюдаем в соцсетях, что в День Конституции у нас вдруг вывешиваются картинки, где стоит стаканчик с прозрачной жидкостью, накрытый черным хлебушком, и рядом лежит текст Конституции. То есть граждане как бы скорбят о почившей в бозе Конституции, и мы действительно наблюдаем все больше и больше законов вопреки той же самой Конституции, вопреки 55-й статье Конституции, в которой сказано, что нельзя принимать законы, ограничивающие права и свободы человека.
Если долго не сменяется власть, ей хочется все больше и больше. Поэтому модифицировано избирательное законодательство, поэтому создан парламент, который одним из недавних его руководителей назван не местом для дискуссий. Отсюда и такие законы. Это вторая часть.
Третья часть, с которой связано происходящее. Я уже говорила, что конституция — это постоянно постигаемый документ. И вот к нынешнему времени в XXI веке появился такой термин — «неправовые законы». Он еще весьма туманный и фактически не используемый в России, хотя первыми об этом заговорили все-таки судьи Конституционного суда. Они говорят, что не все законы правовые, что бывают законы, которые по форме вроде бы законы, приняты парламентом, со всеми своими юридическими атрибутами, но по смыслу, по духу своему они противоречат Конституции или вообще принципам права и правовым смыслам. Далеко не все из них могут быть обжалованы в Конституционном суде. Далеко не всегда Конституционный суд, даже если это обжаловано в нем (процедура довольно сложная), принимает решение о том, что это не соответствует Конституции или духу и смыслу права. Но меня очень радует, что сегодня все больше и больше молодых ребят пишут на эту тему, они задумываются о критериях правовых и неправовых законов. Депутаты этого пока не постигли. Они еще об этом не задумывались, хотя, я думаю, пройдет буквально несколько лет, и мы встанем перед дилеммой, что нам нужно проводить экспертизу до принятия закона, чтобы проверить, насколько тот или иной законопроект соответствует духу и смыслу Конституции и принципам права. И вот тогда, наверное, у нас больше не станут принимать такие законы.
Законодатель должен читать, законодатель должен учиться, он должен быть ответственным за принятые решения. Это возможно, только когда есть конкуренция: конкуренция на выборах, конкуренция внутри парламента. Сегодня у той партии, которая имеет фактически квалифицированное большинство в парламенте, нет такой конкуренции. И фактически это ведет к безответственности за принятие решений, что, конечно, отражается на законах. Я думаю, что мы где-то на финальной стадии этого процесса, после чего вопрос зазвучит очень громко и очень серьезно.
Два срока подряд можно транскрибировать как подряд, а потом с перерывом опять, а можно не транскрибировать; можно удерживать власть, можно не удерживать власть. Тут, в общем-то, человеческий фактор — цивилизационного, образовательного свойства. И мне кажется, что сейчас как раз выросло то поколение, которое гораздо в большей степени уже овладело этими ценностями. И мы видим ребят, которые на улице стоят и читают Конституцию. Да, их иногда арестовывают, их иногда даже увозят в отделение полиции. Но они стоят и читают Конституцию, потому что Конституция у общества в нашей стране — это модно. Я знаю, как пытаются сделать наружную рекламу в виде статей Конституции. Кстати, государство почему-то этому достаточно часто препятствует. Лучше всего это удалось сделать в Екатеринбурге, попробуйте-ка в Москве. Очень сложно вам будет договориться с размещением статей Конституции на наружной рекламе. А в обществе Конституция, в том числе в ходе борьбы, защиты своих прав, — это действительно модно, это популярно, это интересно. Потому что люди увидели, что это не просто буквы, значки и знаки препинания, — это смыслы. И эти смыслы они постигают.
Если действительно целью государства является человек, его права и свободы, то мы никуда не денемся от человеческого фактора. Можем написать сколь угодно толстую конституцию, урегулировав все до запятой, но завтра поменяется жизнь — и что мы будем делать с этим регулированием? Поэтому — да, поправить есть что. Мы посмотрели, какие нормы таят наибольшие угрозы для резиновости их использования, для того, чтобы они были растянуты. Можно поправить. В принципе, юристы, юридическое сообщество давно к этому готово. Эти поправки давным-давно сформулированы. Наверное, поправленное будет лучше. Посмотрите, американцы почти не поправляли свою Конституцию. Можно сказать, что американская Конституция действует в том виде, в котором она была написана 200 с лишним лет назад. И она тоже идет в достаточно современной трактовке и в трактовке Верховного суда Соединенных Штатов. Меняется жизнь, меняются обстоятельства, а Конституция стала элементом высшего смысла. Когда спрашиваешь американцев: «Что для вас Конституция?» — они задумываются на несколько секунд и говорят: «Это религия». Хотела бы я такую религию? Если высшим смыслом верования является их документ с правами и свободами, то это на самом деле очень неплохо.
Можно ли у нас так? Думаю, можно будет со временем тоже, но для этого нам надо подправить еще наше правосудие, усилить и усовершенствовать наше юридическое образование, и у нас все получится. Не так все безнадежно. А человеческий фактор останется всегда.
Дюверже задавал вопрос: можно ли в рамках одной и той же конституции строить демократию или авторитарный режим? Дюверже был уверен, что да. Я говорю: да, отчасти Дюверже прав, но нельзя устроить авторитаризм в обществе, в котором в целом население мыслит демократическими смыслами. Просто не даст само общество. Потому что конституция, по большому счету, — это документ об ограничении государства. И когда мы в нашей стране наконец поймем, что государство — это не что-то данное свыше, это не некая сакральная сущность, а всего лишь институция, действующая услуга, которую мы нанимаем все за наши же налоги, и качество которой мы вправе оценивать, — вот тогда произойдет этот щелчок в мозгах и тогда все станет на свои места.