Сергей Кузнецов был одним из первых сетевых журналистов в России. О том, как начинался российский интернет, он вспоминает в своей книге «Ощупывая слона».
С первых лет существования интернета в России в разговорах о сети неизбежно всплывала старая суфийская притча о слоне, которого ощупывают слепцы. Что такое слон? Толстое и шершавое? Тонкое и гибкое? Твердое и изогнутое? Подобно этим слепцам, в разные годы придумывались разные способы описания интернета, разные идеологии, исходя из которых во многом до сих пор действуют люди и общности, работающие в Рунете. Первая концепция интернета была популярна, когда еще не было WWW.
Интернет был прежде всего электронной почтой и ньюсгруппами, где велись бурные дискуссии, которые временами перерождались в настоящие войны. Главной идеей тогда было свободное общение, коммуникация. Привлекательность этой идеи в России прежде всего объяснялась пафосом времен перестройки: свободная информация, отсутствие цензуры, либерализм и гласность (не случайно одна из первых провайдерских контор в Москве называлась «Гласнет»).
Впрочем, не все в этой первой модели было так идеологически заострено. Ведь свободное общение означает не только отсутствие цензуры, но и просто частный разговор между близкими по духу людьми, нечто вроде клуба. Модели интернета как клуба до сих пор следуют множество сайтов, где главный элемент — форум или гостевая книга. Не случайно самые знаменитые русские проекты первых лет WWW знамениты прежде всего как точки кристаллизации общностей. Таковы гипертекстовый РОМАН, литературная игра «Буриме», «Гусарский клуб» и, в конце концов, Zhurnal.ru, вокруг которого выкристаллизовалось ядро нынешнего интернет-коммьюнити. Именно клубная идеология интернета ответственна за то, что долгое время дружеские связи в Рунете стоили больше, чем корпоративная солидарность. В настоящий момент самой известной реализацией этой модели остается американский сервис «Живой Журнал» (www.livejournal.com) — русские пользователи обнаружили его три года назад, и с тех пор он стал важной частью Рунета.
Еще одна группа моделей, утвердившаяся сразу после возникновения WWW, — это модели интернета как самиздата, архива и библиотеки. Во всех трех случаях интернет рассматривается прежде всего как хранилище информации — и взять хотя бы множество существующих в Рунете онлайн-библиотек, по объему намного превосходящих англоязычные аналоги, подобные «Проекту Гутенберг». Однако между ними существует очевидная разница. Так, архив в первую очередь — место хранения разнообразной информации: не только книги или статьи, но и переписка в ньюсгруппах, гостевых книгах и форумах. Предельной формой архива является свалка — место, где есть все, но трудно найти что-либо. Библиотека предполагает куда более строгий отбор, каталогизацию и упорядоченность. Самиздат же предполагает добровольность участия тех, кто пополняет хранилище текстов, — то есть читатели одновременно являются библиотекарями. Иногда эти три модели смешиваются: так, в самой известной библиотеке Рунета — «Библиотеке Максима Мошкова» (www.lib.ru) — есть специальный раздел «Самиздат».
В случае Рунета все три модели не особо концентрируются на проблеме авторских прав, что и неудивительно: многие произведения распространялись в свое время в самиздате без разрешения авторов, да и для пополнения библиотеки в России не требуется специальной лицензии. Надо напомнить, что многие русские писатели добровольно дают разрешение на свою бесплатную публикацию в интернете.
До определенного момента об интернете знали только сетяне; во второй половине девяностых годов статьи о Сети стали появляться в бумажной прессе. Так возникла еще одна модель интернета. В первых публикациях он представлялся местом, где хранится порнография, обитают хакеры и тусуются расисты и ксенофобы. Другими словами, интернет оказывался пространством, куда вытеснялись нежелательные чувства и эмоции общества: ненависть, агрессия и сексуальность. В этом смысле образ интернета конструировался по тем же принципам, что и образ Чужого в обществе — чужестранца, инопланетянина, безумца. Не случайно интернет довольно быстро объявили пристанищем «больных» — или, по крайней мере, «людей с психическими проблемами» — именно этим прежде всего объясняются многочисленные статьи о «сетевой зависимости».
Любопытно, что многие люди, исповедующие идеологию интернета как среды свободного от цензуры общения, среагировали на навязываемую офлайном идеологию интернета как рассадника порно и пристанища фашистов. Они приняли правила игры и стали утверждать то же самое, но с другой интонацией. Да! В интернете есть порно! Да, тут есть сайты ненависти! Но это хорошо. Эта идеология, которую мы можем назвать радикальной, контркультурной или анархистской, описывает интернет как заповедную территорию безграничной свободы. В самом деле, если где такая свобода и возможна, то лишь в Сети: там никто никого не может убить, покалечить или изнасиловать. На сайт, тебя оскорбляющий, можно просто не ходить; от хама в метро так легко не отделаешься. На эту идеологию ориентируются такие разные проекты, как консервативно-революционный :LENIN:, либертарианский «Либертариум» или матерный fuck.ru с многочисленными ответвлениями и последователями.
Важным следствием этой идеологии является утверждение о независимости и саморегулировании интернета. Не случайно «Декларация независимости киберпространства» Джона Перри Барлоу была несколько раз переведена на русский и опубликована в первом же номере Zhurnal.ru.
По мере того как Сеть перестала быть внутренним делом сетян, встал вопрос о взаимодействии онлайна и офлайна. Одной из первых моделей взаимодействия оказалась конкуренция. Бесплатные сетевые публикации книг лишат авторов заработка от продажи книг бумажных. Формат mp3 навсегда изменит шоу-бизнес. Сетевые СМИ задушат СМИ офлайновые.
Эти утверждения, произносимые с ужасом или с надеждой, до сих пор встречаются и в бумажной, и в онлайновой прессе. Однако все сильнее становится идеология сотрудничества. Писатели и издательства только выгадывают от публикаций книг в Сети, шоу-бизнес как-нибудь приноровится, а офлайновые издания откажутся от части несвойственных им функций и/или обзаведутся своими онлайн-представительствами, как это уже случилось на Западе. Впрочем, будущее время здесь не уместно: уже сейчас можно привести множество примеров интегрированных решений — причем не только в коммерческой (специальные сайты для телешоу, промосайты издательств, создание онлайн-версий газет и журналов), но и в некоммерческой области: так, сайт Союза молодых литераторов «Вавилон» (www.vavilon.ru) существует сегодня и как библиотека современной русской литературы, и как место онлайн-публикаций книг одноименного издательства, и как доска объявлений.
Результатом встречи офлайна и Сети стала модель интернета как одного большого СМИ. Анекдотическая ссылка «найдено в интернете», одно время появлявшаяся в газетах и журналах, служит яркой иллюстрацией: со стороны интернет воспринимался как одно большое СМИ. Отсюда претензии, что в интернете часто публикуют недостоверную информацию, словно интернет — одна большая газета, в которой провокационная статья на пятой полосе бросает тень на официозную передовицу. На самом деле интернет — не СМИ, а, скорее, газетный киоск, где читатель сам выбирает себе СМИ по вкусу: хочет — читает «Ленту.ру», а хочет — пародийный новостной сайт Лапша.ру. Нетрудно видеть, что модель «интернет — одно большое СМИ», требующая от всей Сети ответственности за любую публикацию, противопоставлена модели интернета как архива, где найдется место всему — в том числе ерунде, глупости, дезинформации.
На пересечении модели сотрудничества и модели анархической зоны оказалась идея интернета как места политической провокации. На анонимных интернет-сайтах публиковались полученные незаконным образом компрометирующие материалы или прямая дезинформация, на которые потом будет ссылаться офлайновая пресса, а интернет-СМИ оказались удобным местом для сливов и оперативных публикаций сомнительных материалов. Самой первой из провокаций такого рода стал сайт «Коготь» (1998), самой свежей — история с опережающей публикацией статьи М. Ходорковского «Кризис либерализма в России» на «Утре.ру» за подписью Ю.А. Степанова. Основным выразителем этой идеологии называли Глеба Павловского, некогда близкого к Кремлю главу Фонда эффективной политики. Как известно, именно Павловскому принадлежит самая громкая публикация подобного рода — результаты exit polls, напечатанные в день думских и президентских выборов 2000 года. Подобные публикации запрещены законом — но Павловский утверждал, что выкладывание информации на интернет-сервер, расположенный за рубежом, не является публикацией в России, а интернет по российскому законодательству вообще не является СМИ.
Нетрудно видеть, что эта аргументация во многом совпадает с доводами российских борцов с копирайтом и сторонников анархической идеологии интернета. Это, кстати, не единственное совпадение во взглядах прокремлевского Павловского и радикальных контркультурщиков вроде Миши Вербицкого: для тех и других Сеть — инструмент политической борьбы и должна быть использована для изменения real life. Надо сказать, что политический интернет не ограничивался только использованием Сети в качестве зоны провокации: перед выборами были и сайты партий и кандидатов, и многочисленные онлайн-издания, которые создавались в надежде, что они будут куплены представителями той или иной политической силы.
Идеологии интернета как клуба, как хранилища или зоны анархии были хронологически первыми. Их изначально объединяли некий утопизм и вера в то, что модель «бескорыстного сотрудничества» в интернете окажется жизнеспособной. Сегодня, однако, вопрос, заданный Дмитрием Маниным в его статье 1997 года «Задушит ли коммерция утопию?», не выглядит столь вызывающим: коммерция и утопия — бок о бок, и для каждой из трех моделей есть способы делать их если и не коммерчески выгодными, то хотя бы не убыточными. Прежде всего это сотрудничество с теми, для кого интернет стал еще одной точкой приложения коммерческих талантов.
Идеология коммерческого интернета, о которой заговорили в конце девяностых, предлагала много моделей — интернет как рекламная площадка, интернет как место расположения магазинов или аукционов. Впрочем, до падения NASDAQ самой популярной была модель интернета как пространства, где можно продавать ожидания, — большие деньги вкладывались в Рунет в надежде на последующий выход на фондовый рынок и капитализацию.
Нетрудно видеть, что эта модель родственна модели предвыборного интернета. Любопытно, что обе эти модели свернулись почти одновременно — в марте 2000 года, когда был избран Владимир Путин и сильно упал NASDAQ. Банкротство многих проектов осенью того же года стало наглядным доказательством малой жизнеспособности этой модели — возможно, поэтому 2004 год почти не породил сделанных под выборы онлайн-проектов.
Впрочем, если в интернете нельзя продавать ожидания, то по-прежнему можно продавать товары или рекламу, поэтому модель большого магазина (или, наоборот, маленького и специализированного) и модель рекламной площадки остаются главными для идеологии коммерческого интернета. Самыми эффективными, как всегда, оказываются сайты, совмещающие несколько моделей сразу — скажем, промосайт, одновременно функционирующий как небольшой магазин (хорошим примером является сайт фильма «Брат-2»).
И наконец, хочется сказать о той идеологии, которую чаще всего забывают аналитики, — хотя ее приверженцев уже сегодня больше, чем сторонников всех остальных идеологий, вместе взятых. Для миллионов российских пользователей интернет стал повседневной вещью, чем-то вроде гибрида телефона и телевизора. Через него можно общаться, узнавать новости и заказывать товары. Бытовые приборы не требуют от своих пользователей рефлексии, и телезритель ничего не знает о Маршалле Маклюэне. Для сегодняшнего пользователя Рунета пустым звуком стали слова «независимость киберпространства» и имена первых идеологов виртуального мира.