Летом 2012 года, перед началом процесса по делу Pussy Riot, филолог и специалист по интеллектуальной истории Сергей Зенкин объяснил, почему внутрицерковное дело не подлежит государственному правосудию.
В науке давно признано, что сущность религиозного чувства — не вера в богов, а разделение мира на священное (сакральное) и профанное (мирское). Сакральными или профанными бывают люди, животные, предметы, вещества, места и периоды времени и т.д. Сакральное отличается от профанного своей запретностью: с ним не то что вообще нельзя соприкасаться — можно, но не всем, не всегда, с соблюдением специальных ритуальных церемоний. Бесцеремонное, несанкционированное нарушение границы между профанным и сакральным переживается как скандал — осквернение, святотатство, кощунство или еще, пользуясь специальным термином, «трансгрессия».
Сложность в том, что для нормального функционирования общества необходимо время от времени нарушать запреты: на праздниках, карнавалах, нередко — в искусстве…
Спеть или сплясать на солее — все равно что в футболе сыграть рукой: да, не положено, но полицию по этому поводу не вызывают.
Разделение сакрального и профанного произвольно; его могут мотивировать божественной волей, но только воля эта известна исключительно из преданий и легенд, она не поддается проверке, различается в разных религиозных традициях и потому, конечно, выглядит условной. Бог сам никогда не вмешивается — или вмешивается крайне редко, тоже лишь в легендах — в человеческие дела, а потому людям приходится самим брать на себя поддержание границы священного и мирского. Она не обусловлена природой вещей, а прочерчена обществом; люди сами охраняют ее, сами примерно наказывают ее нарушителей — именно затем, чтобы благодаря таким санкциям запретная черта оставалась очевидной для всех. А значит, для прочности границы требуются нарушители и наказуемые, которые ценой собственных страданий демонстрируют обществу незыблемость порядка. Об этом напоминают страшные, если вдуматься, евангельские слова: «Невозможно не прийти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят». В греческом тексте Евангелия «соблазну» соответствует слово skandalon, от которого происходит наш «скандал»; и эта максима выражает трагическое противоречие между неизбежностью «скандала» (трансгрессии) и закономерностью кары «тому, через кого он приходит». В этой каре нет и не может быть никакой справедливости: она обрушивается на человека, несмотря на то что его прегрешение было необходимо для мирового порядка. В более широком смысле тут речь идет о древней жертвенной логике — логике искупления, а не ответственности. Ибо в жертву на самом деле приносят не «за что», а «для чего», не в наказание за грехи (их может и не быть), но ради соблюдения границы, для восстановления и поддержания сплоченности и согласия в обществе. Так объясняют жертву крупнейшие социальные мыслители XХ века, от Эмиля Дюркгейма до Рене Жирара.
Все это нужно иметь в виду, разбираясь в нынешнем скандале вокруг нашумевшего хеппенинга в московском храме. У него много разных аспектов, и по одним из них общественное согласие сегодня возможно, по другим — практически нет. Нет надежды, например, прийти к консенсусу о художественной стороне произошедшего: принятые у нас понятия об искусстве не покрывают собой даже менее провокативных перфомансов, и если в узком кругу сторонников «современного искусства» еще могут серьезно обсуждать творческие достижения или недостатки данной акции, то за его пределами такие рассуждения встретят лишь недоумение, если не возмущение: «Какое еще „искусство“? Какие еще „художницы“?»
Сложность в том, что для нормального функционирования общества необходимо время от времени нарушать запреты: на праздниках, карнавалах, нередко — в искусстве…
Легче — хотя этому противится государственная власть со своим аппаратом насилия и пропаганды — договориться о правовой оценке содеянного. Каждому непредвзятому человеку ясно, что молодые женщины, сплясавшие на солее в храме, нарушили не общественный порядок, а только порядок церковный. Наша общественная мораль не включает в себя запрета подниматься на солею (или креститься кочергой, или поминать Господа всуе); большинство членов нашего общества и слова-то такого не знает — «солея». А раз это внутрицерковное дело, то оно и не подлежит государственному правосудию, подобно нарушениям партийного устава или правил спортивной игры.
Спеть или сплясать на солее — все равно что в футболе сыграть рукой: да, не положено, но полицию по этому поводу не вызывают.
Кстати, аналогия стадиона и храма вполне законна: в развитых современных обществах спорт вызывает переживания, сравнимые по силе с религиозными и во многом их заменяющие. <...> Казус Pussy Riot, на который наслоилось много внерелигиозных (прежде всего политических) значений, трудно рассудить оттого, что судить приходится нас самих — людей, неизбежно чувствительных к границе сакрального и профанного и к жертвенной логике, определяющей ее скандальное нарушение/подтверждение. Это чувство живет в нас словно неистребимый наследственный вирус; возможно, без него мы вообще не сумели бы жить как общественные животные — этому соблазну невозможно не прийти… Постараемся хотя бы относиться к нему критически и держать его под контролем разума. Соблазн ведь на то и соблазн, чтобы ему не поддаваться.
Источник: «Новая газета». 2012. Июль.
Фотография на обложке: Holger Talinski/laif