В 1993 году Виктор Мизиано начал издавать «Художественный журнал», самое влиятельное теоретическое издание об искусстве в России. Спустя шесть лет он написал статью, в которой обобщил опыт и недостатки постсоветского художественного сообщества.
Этот текст вызван к жизни гипотезой: явление, получившее в просторечии наименование «тусовка», представляет собой оригинальный социокультурный феномен, не имеющий исторических аналогов.
Так, тусовка не вписывается в контуры того, что принято определять официальной культурой. Она, собственно, и возникла как прямой результат распада официальной культуры и ее институций. На протяжении своего десятилетнего существования тусовка так и не обрела систему санкционированных властью институций, власть так и не захотела видеть в ней средство репрезентации.
Тусовка — это как раз и есть форма самоорганизации художественной среды в ситуации отсутствия институций и государственного протекционизма.
В то же самое время тусовка несводима и к андеграунду, этой типологической альтернативе официальной культуре. Альтернативность, собственно, и являлась конституирующим принципом андеграундного сообщества, которое, позиционируя себя по отношению к большой культуре, интериоризировало ее дисциплинарные принципы консолидации. Тусовка же — это как раз и есть форма самоорганизации художественной среды в ситуации отсутствия какого-либо внешнего репрессивного давления, в ситуации исчерпанности консолидации по принципам идеологического единомыслия, этики противостояния и «общего дела».
Тусовка — это как раз и есть форма самоорганизации художественной среды в ситуации отсутствия институций и государственного протекционизма.
Не узнает себя тусовка и в богеме — феномене, возникшем в ХIХ столетии и доживавшем свой век на Западе в умонастроениях шестидесятников, а в России — у так называемого «левого МОСХа». Ведь богема возникает как ответ художественной среды на давление рынка и социального заказа, когда элита организует свой внутренний, оппозиционный коммерческому «символический рынок», где циркулируют некие подлинные и абсолютные ценности (П. Бурдио). Тусовка же, наоборот, гипотетически открыта рынку и социальному заказу и пребывает в перманентном ожидании покупателя и покровителя.
Порождающая особенность тусовки состоит в том, что она являет собой совокупность людей, исходно консолидированных не столько конкретными структурами — институциональными или идеологическими, — сколько перспективой их обретения; тусовка — это тип художественного сообщества мыслящего себя как чистую потенциальность. Тусовка — это художественно-социальный проект.
<…>
В тусовке бросается в глаза ее повышенная динамичность. В самом деле, если официальная культура, богема и андеграунд — это порождение стабильных обществ, то тусовка — это характернейший симптом общества, охваченного динамикой трансформаций. А потому не только структура, но и социальная динамика тусовки есть прямая реакция на кризис символического порядка. Предваряя анализ, можно сказать, что рожденная кризисом символического порядка тусовка обречена на то, что каждое ее проектное усилие есть неизбежно и проект нового символического порядка. А потому наиболее естественное для тусовки – это пребывать в состоянии постоянной экспансии. «Экспансия — это все» (Б. Березовский).
Так, тусовке неведомо очевидное любой выстроенной культуре различие частного и целого: проект чего-то конкретного есть одновременно и проект всеобщего. Поэтому, когда задумывается коммерческая галерея, то это одновременно и музей, и издательство, и журнал, и так далее. Когда же создается некоммерческий центр, то он одновременно стремится породить и журнал, и музей, и артистический ресторан, и даже артель по раскрашиванию чайных кружек.
Деятели тусовки чувствуют дискомфорт в жестко предзаданных корпоративных рамках, им присуще стремление нарушать стабильность идентичностей. Галерист стремится быть и куратором, и теоретиком, и идеологом, и политиком, и имиджмейкером. Газетный критик хочет быть и теоретиком, и философом, и куратором, и тому подобное. Философ хочет быть и художником, и куратором, и литератором, он хочет быть и академическим авторитетом, и медиальной поп-звездой. Коммерческое в тусовке претендует на некоммерческое, а бессребреники радуются удачной продаже. Разрушая установившиеся цеховые границы, тусовка захватывает зоны, пребывавшие ранее за пределами узкохудожественной компетенции: деятели художественного сообщества начинают функционировать в сфере архитектуры, дизайна, шоу-бизнеса, политики, новых технологий и тому подобное.
Ситуация институционального и символического вакуума лишает тусовку чувства пропорции: она обращена к переизбытку.
Если вынашивается периодический художественный проект, то это непременно фестиваль или Московская биеннале; если речь идет о художественной институции, то это по меньшей мере будущий Центр Помпиду, а если о журнале, то это русский Flash Art. Аналогично же любая инициатива стремится не к внутренней артикуляции, а к количественному разбуханию. Масштабно задуманная периодическая экспозиционная акция, начавшись с 10, должна достигнуть затем 50, 100, 150, 1000 выставок и так далее. Точно так же галерист стремится причислить себе геометрически разрастающееся количество художников, а радикальный лидер может называть все большие цифры своих сподвижников.
Ситуация институционального и символического вакуума лишает тусовку чувства пропорции: она обращена к переизбытку.
Априорная фантасмагоричность и несбыточность подобных инициатив, а также качественная уязвимость их конечных результатов еще больше экзальтируют динамику и нестабильность. Нереализованность или уязвимость одного проекта может быть реабилитирована и компенсирована лишь другим проектом, еще более мегаломаничным и фантасмагоричным.
Наконец, нестабильность тусовки гарантирована и ее неизбежной внутренней конфронтационностью. В ситуации, когда любое проектное усилие неизбежно принимает формы проекта нового символического порядка, диалог этих проектов не может не принять формы взаимной борьбы. Борьбы не на жизнь, а на смерть. Так, если создается некий художественный центр, то предназначен он «на смену другому», уже существующему. Если в тусовке присутствуют два философа, то один из них непременно подлинный, а другой — поверхностный; из двух кураторов один — личность, а другой — проходимец; галерей может быть только одна, или две, от силы пять, а все остальные не имеют права на существование.
Эти имманентные тусовке экспансия и внутренняя конфронтационность и определяют ее фундаментальное отличие от иных художественных сообществ. Для официальной культуры, богемы и андеграунда системообразующей была как раз не внутренняя, а внешняя конфронтационность: противостояние буржуазному вкусу конституировало богему, противостояние дилетантизму — официальную культуру, в то время как противостояние официальной культуре конституировало андеграунд. Именно это противостояние внешнему маркировало границы этого сообщества, делая более значимой не столько экспансию вовне, сколько внутреннюю артикулированность. Официальная культура, богема и андеграунд в равной мере (хотя и по-своему) блюли свою корпоративную целостность. Тусовка же — это посткорпоративный тип художественного сообщества.
<…>
Тусовка стремится игнорировать присущие ей противоречия, подвергая их вытеснению.
Ведь большая системная зрелость, во имя которой будто бы функционирует машина тусовочной проектности, будучи осуществленной, неминуемо выявит социальную и профессиональную несостоятельность деятеля-тусовочника, не приученного к дисциплинарным навыкам. Интернационализация, к которой постоянно призывает мучимая клаустрофобией тусовка, порушит всю систему симулятивных тусовочных репутаций. В то же самое время формирование столь взыскуемой тусовкой системы современного искусства потребует серьезной переориентации всей тусовочной поэтики. Ведь система неизбежно породит нового социального субъекта — публику, на которого эта поэтика, разумеется, не ориентирована.
Тусовка стремится игнорировать присущие ей противоречия, подвергая их вытеснению.
Как и любое иное сообщество, тусовка стоит на страже своих интересов и породила механизм самозащиты. Механизм этот предельно прост и укоренен в самой субстанции тусовочного сообщества. Любые ростки реальной институционализации тусовка неминуемо нивелирует, сводя их к статусу индивидуального проекта («коллекцией некого Х» или «журнала некого Y» и тому подобное). Противостоит тусовка и любым попыткам критической рефлексии, публичного высказывания, социального позиционирования. Достаточно некому Х полемически высказаться против некого Y, как социальный пафос полемики снимается единодушным суждением, что конфликт этот носит предельно персональный, личный характер. И тому находится множество подтверждений.
Являясь примером «эмоционального сообщества», тусовка жила постоянно возгонявшейся потенциальностью, эйфорической возгонкой обещаний. Однако у подобного связующего есть один изъян: эйфория быстро исчерпывает себя. Впрочем, это не означает, что тусовка ныне потеряла устойчивость: вместо чарующих ожиданий она обрела ныне новый reliance, новую скрепляющую ее атмосферу — атмосферу депрессии и фрустрации от неоправдавшихся ожиданий.
Фотография на обложке: Вера Мишурина