5Лекция18 мин

А судьи кто?

Кирилл Титаев — о российских судах

Эксперты: Кирилл Титаев

Расшифровка текста лекции

А судьи кто?

Кирилл Титаев — о российских судах

Как устроен российский суд

Как показывают опросные данные, даже те граждане, которые условно доступны опросам, то есть которые отвечают на телефон, в среднем за год от 20 до 30% так или иначе сталкиваются с судами. Кто-то совершает административное правонарушение на дороге и идет защищать свои права. Кто-то разводится или вступает в наследство. Кто-то залил соседей, или кого-то залили соседи. Все это практически с неизбежностью приводит нас в наш родной российский суд. Понимание того, как эта система в целом работает, — это довольно прикладное знание для каждого человека.

Сначала стоит разобраться с тем, из чего же эти суды состоят. Самый низовой уровень — это мировые суды. Они назначаются законодательным собранием региона, то есть это региональные судьи. Они рассматривают самые простые и небольшие дела: некоторые административные правонарушения, мелкие имущественные споры, не тяжкие уголовные преступления. Это самая загруженная, наверное, и бесправная часть российской судебной системы и самая приближенная к людям.

Над ними находятся районные суды, которые рассматривают большую часть уголовных дел, те административные правонарушения, где в качестве наказания может быть назначен административный арест (не очень много), и основную массу гражданских дел.

И, наконец, выше находятся суды субъектов федерации — областные, городские, краевые, республиканские и так далее, — которые в основном уже служат апелляционной инстанцией для районных судов. То есть это суды, в которых обжалуют решения нижестоящих судов. И всю эту пирамиду венчает Верховный суд.

Параллельно есть несколько еще мелких феноменов. Это военные суды, которые разбирают споры между военнослужащими и судят их за уголовные преступления. Это арбитражные суды, очень важная часть судебной системы, которые разбирают споры между юридическими лицами — в основном это экономические споры или налоговые споры. Это уставные суды областей и краев. И, наконец, это Конституционный суд, который не является высшим судом в чистом виде, потому что просто на неправильное рассмотрение дела туда пожаловаться нельзя. Туда можно пожаловаться в случае, если какая-то практика или судебное решение нарушает конституционные права. Если суд просто оценил доказательства не в вашу пользу, а в пользу вашего противника в гражданском споре — Конституционный суд ваше дело не примет.

И над всем этим есть распространяющий свою юрисдикцию на Россию Европейский суд по правам человека. Он тоже немного похож на Конституционный суд: туда можно жаловаться только в том случае, если есть основания полагать, что в ходе судебного разбирательства на низших инстанциях или в какой-то другой ситуации нарушены ваши права, предусмотренные соответствующим договором — Европейской декларацией прав и свобод человека.

Так же, как, например, наблюдение на выборах, обращение в Европейский суд по правам человека со своей проблемой — это очень большая работа на общее благо. Потому что если то, что с вами сделали, действительно незаконно и если вы не являетесь фигурантом явно заказного политического или коррупционно стимулированного дела, то решения ЕСПЧ действительно судьями просматриваются. Это работающий институт, пока что еще, во всяком случае, долгий, медленный и сложный в использовании, но который зато дает очень важную позитивную экстерналию для всех других людей, которые живут в этой стране.

Рутина судопроизводства

Мы, конечно же, знаем наши суды по уголовным делам. Именно это попадает в прессу. Но на самом деле из 20 с небольшим миллионов дел, которые ежегодно проходят через российскую судебную систему, 15 миллионов — это дела гражданские.

Основная масса дел, которые рассматривают российские суды в своей гражданской части, — это налоговые, пенсионные, кредитные дела и дела по долгам ЖКХ. Это очень важная специфика и очень важный дефект российской судебной системы — то, что типовой обычный судья в день без конца рассматривает очень простые, очень рутинные, типовые дела пачками и их штампует. Если, скажем, с кредитными делами или даже с делами по задолженности выход найти сложно, то, когда мы говорим о налоговых и пенсионных делах, а это больше 5 миллионов дел в сумме, — это просто налоговые органы и Пенсионный фонд, которые пытаются выковырять из граждан какие-нибудь, как правило, очень небольшие недоплаты.

Только на работу суда по такому делу без учета работы налогового органа, почты и прочего мы с вами тратим больше, чем появляется в итоге в бюджете. Например, на уровне мирового судьи средний судья рассматривает от 50 до 60 дел в рабочую неделю. То есть на одно дело остается сильно меньше часа, что приводит к дикой перегрузке и, соответственно, невозможности внимательно рассматривать те дела, которые действительно являются серьезными, те дела, в которых появляются граждане, те дела, в которых появляется реальный спор. Это одна из таких институциональных причин того, что, как правило, контакт с судами в России — не самое приятное событие в жизни человека, который не испытывает просто странного мазохистического удовольствия от посещения этих заведений.

Второй большой блок работы — это дела об административных правонарушениях, которые рассматриваются, как мы уже разобрались, в основном мировыми судами и судами районными. И там мы видим: основная масса дел — это дела о ДТП, это некоторое количество дел о правонарушениях, совершенных юридическими лицами, и это стандартные арестные дела по поводу хулиганства, неоднократного пьянства, мелкого хищений и так далее. Важно понимать, что, как правило, кроме очень крупных судов, в которых возможна специализация, — это будет тот же самый перегруженный судья. И это желание разобраться в деталях там тоже будет совершенно отсутствовать.

Наконец, есть дела уголовные. Начнем мы с самого главного, с того, что российский суд не умеет оправдывать. В России в год рассматривается около миллиона уголовных дел (чуть меньше). Из них примерно пятая часть дел прекращается по так называемым нереабилитирующим основаниям, то есть в связи с примирением сторон или деятельным раскаянием (чаще — в связи с примирением сторон). Еще по одной пятой подсудимый получает реальное лишение свободы, то есть это еще около 200 тысяч человек. Остальные 600 тысяч получают какие-нибудь другие наказания.

Судьи не любят больших сложных дел. Поэтому больше, чем две трети дел, которые рассматриваются в российских судах, рассматриваются в так называемом особом порядке: то есть когда человек признал свою вину и суд происходит без исследования доказательств — судья просто пролистывает материалы уголовного дела и назначает наказание. И, по нашему исследованию, 92% уголовных дел в 2011 году содержали признание подозреваемых. Дела без признания российские правоохранительные органы предпочитают в суд не направлять.

Это вот такая общая специфика рутины работы российской судебной системы по этим трем базовым направлениям. Отдельно существуют, напомню, арбитражные суды, которые рассматривают споры между двумя бизнесменами и между бизнесом и государством (они тоже довольно сильно перегружены, однако не так, как об этом обычно говорят эксперты, потому что эксперты обычно ориентируются на практику арбитражного суда Москвы, который нагружен в десять раз сильнее, чем среднестатистический, если считать по количеству дел) и, которые, как мы знаем, на удивление очень хорошо умеют защищать предпринимателя от государства.

Российский судейский корпус

Первая важнейшая особенность российского судейского корпуса — он преимущественно женский. Причем чем ниже, тем он более женский, то есть на уровне председателей областных, краевых и прочих судов женщин очень мало, но чем ниже мы спускаемся, тем больше их становится, и на уровне мировых судей их будет до 80% в отдельных регионах. Это первое, что важно понимать.

Второе — что частично объясняет феминизацию российского судейского корпуса — это то, что это судьи, которые в массе своей рекрутированы из аппарата суда. Опыт работы в аппарате по последним исследованиям есть у 60–70% судей из вновь назначаемых, а не переназначаемых, и этот опыт является единственным примерно у половины. Мы получаем судейский корпус, который не знает жизни. И это очень большая проблема, которая только усиливается. Более того, мы видим, что судьи с аппаратным опытом имеют больше шансов быть назначенными на основании исследований и заключений квалификационных коллегий судей, которые, собственно, их назначают.

И еще одна вещь, которую крайне важно понимать, — это привычка к очень большим вложениям. Вы представляете себе человека с юридическим дипломом, который готов за 15 тысяч рублей в месяц три года работать, причем работать, скорее всего, с существенными переработками. И этот человек, готовый на такие жертвы, будет потом разрешать наши споры.

Но суды, как некоторая экологическая система, населены не только судьями. Юридическая профессия, те, кто ходят в суды отстаивать чьи-то интересы, — это важнейший компонент любой правовой системы. Адвокатура, формализованная часть юридического сообщества, как раз в России оказывается очень неоднозначным институтом. Специфика противодействия преступности в России такова, что, как правило, на скамье подсудимых оказывается человек очень невысокого социального статуса, человек, который не может сам оплатить услуги адвокатов. По разным оценкам от 80 до 95% дел в России рассматриваются с участием адвоката по назначению или, говоря профессиональным жаргоном, адвоката в порядке 51-й УПК. То есть адвоката оплачивает государство, а потом человек, отбывая наказание, эти деньги государству постепенно возвращает. Якобы. Реально не возвращает, конечно.

И мы видим, что массово возникают ситуации, в которых формируется негласный договор, соглашение между органами следствия, прокуратурой, судом и адвокатом. Потому что, как правило, этого судью адвокат давно знает, а этого подсудимого первый раз видит, и, скорее всего, последний. И поскольку платит за это все равно государство, и поскольку на досудебной стадии эта оплата идет с санкции следователя — именно следователь выписывает квиточек, на основании которого идет оплата работы адвоката, — в общем, никакой организационной институциональной мотивации качественно работать на благо клиента в российской адвокатуре нет.

Есть все основания полагать, что тот обвинительный уклон, о котором мы уже говорили, неспособность российских судов вчистую оправдывать, реабилитировать подсудимых во многом связаны с очень низким качеством и очень низкой мотивацией адвокатского корпуса.

Последним биологическим видом, обитающим в судах, являются представители прокуратуры. Когда вам говорят «прокурор в суде», важно понимать, что далеко не обязательно это прокурор, занимающийся поддержанием государственного обвинения по уголовным делам. Российский прокурор, в отличие от большей части мировых юрисдикций, — это не тот же человек, который вел дело на досудебной стадии. Прокурор первый раз увидел дело в лучшем случае за десять дней до того, как его начнут рассматривать в суде, а с большой вероятностью прокурор знакомится с делом по ходу рассмотрения. Поэтому это такая тоже очень своеобразная работа. По большому счету, она сводится к последовательному зачтению уголовного дела. Только по очень громким делам или очень ответственные прокуроры готовятся и выстраивают некоторую политику обвинения. В основном это трансляция обвинительного заключения, написанного следователем, и зачтение доказательств, собранных тем же следователем. Это одна из причин того, почему, в частности, прокуратура так не любит вызывать живых свидетелей. Потому что этот навык — навык допроса, — в общем-то, является для прокурора периферийным.

Что можно изменить?

Первый пункт позитивной повестки — это радикальное снижение нагрузки при сохранении той же численности. В первую очередь мы должны заставить государственные органы прекратить обращаться в суд с копеечными делами. Представьте себе, что у вас, скажем, внезапно стало на пятую часть меньше работы. У вас высвободилось, при нормальном российском фактическом рабочем дне, внезапно два часа каждый день. Станет вам легче? Да. Будет у вас возможность лучше сосредоточиться на других задачах? Да, будет.

Вторая вещь, которая, на удивление, касается в том числе и реформы законодательства, — это, конечно же, ослабление власти председателей, потому что все давление, которое есть, оно идет не сбоку, оно идет по вертикали. Чем более высокую позицию занимает судья, тем больше он сам подвержен давлению со стороны и тем активнее он пользуется инструментами давления на судей нижестоящих. Соответственно, и из документов, и на уровне практики должна быть ослаблена власть председателя, в частности через переход к процедуре выборов председателя суда. Потому что сейчас председателя суда назначает президент по представлению квалификационной коллегии.

И третья позиция — это, конечно же, изменение механики отбора, а именно отказ от безусловно чрезмерного требования юридического образования для секретаря суда. Это техническая должность, связанная с перекладыванием бумажек и набором текстов на компьютере, она перестанет давать юридический стаж, и, соответственно, с этого момента, чтобы стать помощником суда, нужно будет хотя бы три года поработать где-то еще. То есть мы просто исключим людей, которые не работали нигде, кроме суда, из вновь назначаемых судей. И это позволит постепенно поступательно двигаться в направлении улучшения российской судебной системы.

Это такие три базовые меры, но есть и много точечных мер, ровно потому, что радикальные реформы в этой системе не пойдут на пользу, и здесь нужно работать небольшими поступательными шагами. Параллельно необходимо укрепление адвокатуры, изменение принципа работы прокуратуры, если мы говорим об уголовных делах, то есть разделение на прокурора, который представляет дело в суде, и прокурора, который курирует дело на доследственной стадии, что, по сути, делает прокурора неответственным за дело, которое он представляет. Наверное, так.