00:15 – 02:25

Конец 2011 года — время самых массовых за долгое время уличных акций в Москве. Сначала у храма Христа Спасителя выстраивается огромная очередь к поясу Богородицы. Затем десятки тысяч людей выходят на улицы, протестуя против нечестных выборов. В социальных сетях этой зимой появляется ролик, где несколько девушек в цветных балаклавах танцуют на Лобном месте, выкрикивая обидные слова в адрес Владимира Путина. Никто еще не знает, что именно в судьбе этих девушек вскоре пересекутся два людских потока — очередь к храму и митинги на Болотной.

Надежда Толоконникова: «Pussy Riot энергетически возникли вместе с Болотной, потому что импульс у них был один и тот же — это рокировка Путина и Медведева. И идея создать Pussy Riot возникла ровно в тот день, 24 сентября, если не ошибаюсь, когда Медведев сказал о том, что следующим президентом России будет Путин, не спросив ничего у населения».

21 февраля 2012 года девушки в цветных балаклавах заходят в храм Христа Спасителя, расчехляют гитару и начинают танцевать на амвоне, снимая все происходящее на камеру. Об акции становится известно, когда в YouTube появляется соответствующий видеоролик, — и поначалу кажется, что это просто еще одна протестная акция, каких было много этой зимой.

Мария Липман, политолог: «Я думаю, что действительно то, как задумывалось группой Pussy Riot это действо в храме Христа Спасителя, оно и не должно было иметь большого резонанса. Собственно, как известно, они провели там меньше минуты; ничего, вообще говоря, с ними не случилось, их вытолкали охранники и дали им возможность уйти».

Надежда Толоконникова: «Когда мы шли на акцию в храм Христа Спасителя, больше всего мы боялись, что у нас отберут комбик. Потому что он стоил 10 тысяч, и у нас не было больше 10 тысяч, мы очень сильно переживали, мы спорили, стоит ли нам называть наши реальные фамилии. Потому что, если мы назовем наши реальные фамилии, скорее всего, мы дольше просидим в отделении. Если ты назовешь реальную фамилию, то тебе, скорее всего, отдадут комбик. Если не назовешь, то не отдадут».

02:25 – 06:00 Реакция на панк-молебен

Акция Pussy Riot мгновенно вызывает жаркие дискуссии: люди спорят о том, насколько допустимо вторгаться со своими балаклавами в сакральное пространство, в чем смысл этого перформанса и самое главное — если девушки называют себя художниками-акционистами, то где здесь собственно художество?

Надежда Толоконникова: «Я всегда говорю, что Pussy Riot — это попса, и это попса во всех смыслах слова. То, что было неизвестным, стало известным. Мы ничего не прибавили и ничего не убавили. В общем, мы просто выступили рупором. И у нас, естественно, нету культуры считывания акционизма. Но иногда, если ты действительно все правильно рассчитаешь и будешь действовать действительно попсово, это может сработать. И большинство людей, как ни странно, которых я встречала, — они понимали, о чем Pussy Riot. Мои надзиратели — они смотрели на меня как на дуру не потому, что я пошла в церковь, а потому что я пошла против Путина».

Андрей Ерофеев, искусствовед: «Эффект получился колоссальный. Потому что когда вы после этого набирали — вот я пробовал — „Богородица“, просто набираете в интернете в поисковике: „Богородица“, — выскакивает „Путина прогони“. Я считаю, что пропагандистский эффект этого клипа сопоставим со стихами Маяковского, ничуть не меньше. Потому что он разошелся чрезвычайно широко. И именно злость, понимаете, злость по поводу вот этой его популярности, его безусловной убедительности, именно злость, именно желание мщения, желание нанести урон этим людям, которые таким образом беспощадно как бы эту ситуацию обнаружили. Конечно, Pussy Riot — это именно политическое высказывание, которых у нас очень мало, но которые, тем не менее, в нашем искусстве появились».

К февралю 2012-го современное искусство и особенно уличный акционизм — уже традиционная зона общественного конфликта. Главной точкой противостояния становится религия. На протяжении уже нескольких лет на художников и кураторов, которые чересчур смело обращаются с религиозной тематикой, заводят уголовные дела. Против их выставок протестуют православные активисты. Pussy Riot, безусловно, принадлежат к этой традиции — и очень быстро становится понятно, что, как и в предыдущих случаях, церковь и государство не будут оставаться безучастными.

Надежда Толоконникова: «Я чувствовала, что я не одна в этой всей истории, так скажем, нападения российской православной церкви, попыток цензурирования РПЦ современного искусства. И еще до Pussy Riot в рамках группы „Война“ мы проводили концерт „Все менты — ублюдки, помните об этом“ в Таганском суде, где судили Андрея Ерофеева и Игоря Самодурова за „Запретное искусство — 2006“. Ну, еще до этого были громкие случаи, как Авдей Тер-Оганьян, случай с его рубкой репродукций икон, что, в общем, не было прямым иконоборческим жестом, было жестом, скорее, такой рефлексии внутри искусства, на тему авангарда, скорей, нежели на тему религии. Но РПЦ это увидела, и РПЦ сделала это религиозной вещью, как, в принципе, она сделала и из панк-молебна такую религиозную вещь, хотя, естественно, она была скорее такой прямой острополитической».

06:00 – 11:35 Суд

3 марта в дискуссию вокруг акции вмешиваются органы внутренних дел. Участницы группы Надежда Толоконникова, Мария Алёхина, Екатерина Самуцевич арестованы по обвинению в хулиганстве. Одновременно с этим на акцию обращают внимание высокопоставленные деятели церкви — ее называют возмутительным кощунством, в ней видят оскорбление чувств верующих, ее квалифицируют как нападение на наши традиционные духовные ценности.

Борис Гройс, философ: «И я думаю, что эффект Pussy Riot — это была демонстрация, странным образом демонстрация со стороны церкви; не со стороны либеральной общественности, а со стороны церкви демонстрация: „Нет, не надо к нам апеллировать, да? Мы вас не приютим, мы вас не поддержим, вы для нас чужие“. Церковь мобилизовала, условно говоря, народ, то есть она неожиданно обратилась к мирянам, она обратилась к публике. Мне кажется, церковь себя крупно этим культурно дискредитировала, чего можно было бы избежать, на самом деле».

Надежда Толоконникова: «Если прочитать Новый Завет, легко понять, что Иисус был достаточно веселым человеком, превращал воду в вино, и занимался другими замечательными классными акциями, и, в общем, совершенно не был типом, который может кого-то посадить за танец в храме, а практиковал такие вещи сам. Хотелось какой-то такой протестантский дух, возвращение к истокам. Давайте прочтем, как это было изначально, и будем протестовать против князей мира сего вместе с исконной христианской религией».

Путин третьего срока — это уже не президент всех россиян. Он делает ставку на людей, стоявших в очереди к поясу Богородицы, и противопоставляет их стоявшим на Болотной. Акция Pussy Riot — идеальный повод, чтобы вбить клин между двумя частями общества.

Александр Баунов, журналист: «Это такой был период глубоких неожиданных импровизаций государственных. Цель этих импровизаций понятна: нужно было развернуться от диктатуры элитарной к диктатуре более популистской; от диктатуры, бенефициарами которой являются горожане, жители крупных городов, вот этот самый народившийся средний класс, — к людям попроще; от тех, кому надо больше других, — к тем, кому надо как у всех. Дать этим людям материально много чего государство не могло, но оно могло обратиться к каким-то их ценностям, каким-то их представлениям о прекрасном, каким-то их инстинктам, к их коллективным страхам. К их эстетическим идеалам, наконец, как к чувству собственного достоинства».

В прессе и особенно на телевидении разворачивается беспрецедентная кампания осуждений и обвинений в адрес Pussy Riot, и даже люди, далекие от православного вероисповедания, соглашаются с этими обвинениями, видя в акции не произведение искусства, а просто мелкое хулиганство.

Борис Гройс: «Надо сказать, что русская культура во многом осталась культурой XIX века, а в XIX веке было принято и считалось хорошим тоном любить произведения искусства, которые были непонятны, с тем чтобы уйти от такой, что ли, прозаической буржуазной реальности. Именно на это авангард XX века ответил призывом к тому, чтобы показывать вещи, которые понятны: там, трактор, быструю машину, как Маринетти, или вот „Черный квадрат“, — вещи, которые опознаются как вещи реальности, то есть сблизить искусство с реальностью. Вот эта привычка видеть искусство и реальность вместе, не разделять, не задавать вопрос: это искусство или это реальность, это реальность или это искусство? — этот вопрос был снят в начале XX века на самом деле. Это реальность и искусство в одно и то же время. И вот я думаю, что все люди, которые говорят, что не понимают, что делают Pussy Riot, — они прекрасно это понимают. И именно потому, что они прекрасно это понимают, они думают, что это не искусство».

Александр Баунов: «Русский человек воспитан на так называемом реалистическом искусстве, нормальном. Почему он на нем воспитан? Потому что в свое время Иосиф Виссарионович Сталин остановил эту авангардную волну. Вот он внедрил эту форму академизма классичнейшего под маркой соцреализма. И вот есть — как факт, как данность — есть эстетический народный идеал, что в театре — занавес, на Онегине — цилиндр, на картине — мишки и богатыри или Аленушка. И все, что этому не соответствует, это, во-первых, плохое, во-вторых, чужое, чуждое, западное, и в-третьих, это вообще извращенцы делали, скорее всего».

11:35 – 15:01 Международная слава

Дело Pussy Riot получает мощнейший международный резонанс. В их защиту выступают десятки мировых звезд от Пола Маккартни до Мадонны. Все усилия, которые государство тратило на собственный пиар за рубежом, перебиваются одним уголовным делом. Для международной прессы и мирового общественного мнения летом 2012 года Россия — это прежде всего страна, где судят девушек за художественную акцию, и все, что нужно знать о России, — это дело Pussy Riot.

Мария Липман: «Ну, в каком-то смысле это были такие ожившие клише. Это были такие... такая вот борьба между добром и злом с большой буквы „Д“ и с большой буквы „З“, которая... о которой пресса может только мечтать. В данном случае, конечно, речь идет о западной прессе. Ну, можно говорить, что это борьба, там, консерватизма с прогрессизмом. Это борьба секуляризма с клерикализмом и обскурантизмом. Это борьба грубой силы государства против хрупких девушек или, там, борьба государства против индивида и его свободы. И даже вот картинка, которая была подарена просто иностранной прессе, — зрелище двух хрупких существ, двух молодых женщин, да еще и матерей, за решеткой, — ну просто мечта... мечта для телевизора и мечта для прессы».

Надежда Толоконникова: «Когда я сидела в СИЗО, Петя Верзилов передавал мне дайджесты... ну, где-то раз в неделю... того, что произошло за то время, пока я не знала никаких новостей. Ну и помимо каких-то общих новостей, которые нас не касались, там всегда была подборка каких-то движений по нашему делу, начиная от юридических и заканчивая разными акциями поддержки и высказываниями политиков или знаменитых людей. Поэтому более-менее я представляла, что происходит. Но в какой-то момент мне показалось, что я нахожусь в мифологической истории. Что вот сейчас ко мне в камеру постучится Сократ, а утро я начинала с разговора с Платоном. Потом я выходила и гоняла воображаемые дороги с записями Солженицына. И поэтому мое последнее слово, которое я... с тех пор как я выступила в суде, я не могу заставить себя его ни прочитать, ни посмотреть на записи, потому что я помню, насколько оно было модернистским и пафосным».

Судебное разбирательство по делу Pussy Riot превращается в настоящий фарс. Обвинение ссылается на решение Трулльского собора и вменяет девушкам в вину активную жизненную позицию. Во время каждого заседания перед Таганским судом собираются стихийные акции протеста. 17 августа 2012 года судья Марина Сырова приговаривает Надежду Толоконникову и Марию Алёхину к двум годам лишения свободы.

Мария Липман: «Что было сделано — это все-таки им дали так эту памятную всем двушечку, как Путин высказался, притом что по той статье, которая им была предъявлена, могло быть и до семи лет. Но надо сказать, что я не думаю, что это было результатом кампании давления извне. Вообще говоря, по опросам общественного мнения, в тот момент совершенно, практически не было сочувствующих... Но вот кровожадности, желания, чтобы они получили по максимуму, тоже не было».

15:01 – 19:21 Последствия акции

Дело Pussy Riot определяет контуры ситуации, в которой оказывается в середине 10-х годов все российское искусство. Отныне государство, а еще чаще — отдельные активисты, наделенные мандатом на буйства, сами решают, что является искусством, а что — кощунством или даже уголовно наказуемым деянием. В театральные и выставочные залы все чаще наведываются православные активисты и казаки, которые разбираются с неблагонадежным искусством на месте. Иногда — с применением физической силы.

Марат Гельман, арт-менеджер: «Ну вот существуют, там, верующие, неверующие. Они показали, что вот эти верующие — это на самом деле две страты. Одни — это никакие не христиане: они защитники традиционности. Они ради Церкви Христа убьют, условно говоря, чтобы сохранить. А другие — да, люди, которые читают Евангелие. То есть вот это важно и это они сделали реакцией. Потом оказалось, вот за счет этой реакции, что масштаб их хулиганства, да, назовем так, гораздо меньше, чем масштаб той символической работы, которую сделала их акция».

Александр Баунов: «В действительности Pussy Riot, конечно, сделали одну вот неприятную вещь. Все-таки ведь в 90-е и в 2000-е количество ультраконсерваторов было не меньшим. Была масса религиозных фанатиков, и иконы Сталина в храмах были, и все это было. И были, с другой стороны, те же панки и анархисты, и всякие крайние леваки были, и ультранационалисты были, и баркашовцы были. Но в целом внутрь пространств чужих они не проникали. И конечно, Pussy Riot эту перегородку разрушили. И конечно, когда они пришли в храм, они в некотором смысле открыли двери в обратную сторону. И Энтео в Манеже, и Энтео на спектакле во МХАТе — это, конечно, прямое следствие Pussy Riot».

Андрей Ерофеев: «В последнее время оказывается, что вот этот тип искусства, вот этот тип русского радикального перформанса — он перехвачен властью и людьми, которые обслуживают интересы власти. Причем людьми, которые позволяют себе в этом же типе художественного высказывания идти так далеко, как невозможно, как не может пойти ни один художник. Потому что они в таком облачении художественном идут просто на преступление. Потому что, например, донецкие эти сепаратисты и их главари — они использовали вот эту буффонадскую такую ситуацию карнавала для того, чтобы создать просто кровавые спектакли. Вот, например, этот парад пленных, который они провели в Донецке. Ступор такой создается в художественном мире. Вдруг художник узнает свой дурной рефлекс в отражении каком-то искаженном, но в лице убийцы».

Надежда Толоконникова и Мария Алёхина стоически переносят все тюремные испытания, а после выхода на свободу начинают заниматься защитой прав российских заключенных. Сегодня Pussy Riot — самая известная на Западе российская музыкальная группа, хотя гораздо чаще Толоконникова и Алёхина выступают не на сцене, а на конференциях по правам человека. Для многих иностранных туристов храм Христа Спасителя получает второе, более известное название: теперь эта достопримечательность Москвы известна в мире как Pussy Riot church.

Марат Гельман: «В России очень много неправедно осужденных, тысячи людей, которых ни за что посадили. Но я этим не интересовался, вот честно скажу. И я думаю, что большинство людей в мире — ни Мадонна, никто — про это не знали, не думали. Они показали российскую судебную систему, и в этом — величие, условно говоря, вот этой акции. Они показали, как творится неправедный суд у всех на глазах, и тогда мы обнаружили уже, что таких много. Что в принципе вся система больна».